– Когда ты станешь легатом и будешь введен в сенат, будущее Кокцеи устроится само собой. Тогда тебе не придется беспокоиться за нее, – ответил Переннис.
В следующий момент император неожиданно сел на ложе, хлопнул себя по коленям.
– Что касается воли богов, ты прав, Матерн! Нам следует обратиться к Фортуне Первородной. Бросим кости! – предложил Коммод. – Из трех раз. Только кости будут мои, – торопливо заявил он и, как бы застигнутый врасплох, тут же принялся оправдываться: – Они не фальшивые, самые что ни на есть правильные.
Охотник подозрительно глянул на цезаря.
– Клеандр! – позвал император.
Спальник тут же вошел в столовую. У Перенниса сложилось впечатление, что тот ждал у порога.
– Принеси мои кости, те, счастливые, оправленные в золото, – приказал Коммод.
– Слушаюсь, господин.
Император возбужденно потер руки.
Все три броска оказались в пользу цезаря. Тот не мог скрыть ликования.
– Видишь, Матерн, Фелицита, богиня счастья, сегодня на моей стороне. Теперь я не могу отступить, иначе удача отвернется от меня и, следовательно, от всего римского государства. Сам понимаешь, чем это грозит в преддверии похода.
Матерн грязно выругался и опустил голову.
Кокцея, доставленная Клеандром в спальню императора, долго сидела взаперти. Ужас обернулся оцепенением. Перехваченная Клеандром в коридоре у самого выхода из триклиния, она попыталась вырваться, но спальник оказался силен и опытен. Он перехватил ее в талии и понес по коридору.
Кокцея притихла только возле двери, ведущей в спальню императора. Здесь неожиданно соскользнула на пол, оттолкнула раба и выхватила из складок сто́лы маленький кинжал.
– Глупая, – вздохнул Клеандр, – зачем тебе эта железяка?
Его сонное округлое лицо оставалось спокойным. Взгляд усталый, веки чуть опущены.
– Не понимаешь ты своего счастья, – продолжил спальник. – Прикинь, сможешь ли ты вырваться отсюда, тем более причинить вред повелителю мира? И зачем причинять ему вред, когда доставленные тобой ласки откроют перед тобой весь мир.
– Я не из таких, – горячо возразила девушка.
– И молодой цезарь не из таких. Ты всерьез полагаешь, что в силах противостоять воле правителя? Ступай в спальню и приведи себя в порядок.
– Ни за что!
– Тогда я приглашу Клиобелу, она живо научит тебя уму-разуму.
– Эту жирную корову?
– Ага. Эта жирная корова одной рукой придавила посягнувшего на ее честь гладиатора. Было дело. Еще в Риме. Тебе приходилось бывать в Риме, видела дом Тиберия на Палантине?
– Нет.
– Тогда чего ершишься? Неужто тесная хижина на берегу Данувия тебе дороже, чем переполненный чудесами, роскошью и величием волшебный дворец? Исполни свое женское дело, и его двери распахнутся перед тобой. Господин добр и… как бы помягче выразиться… прост.
– Но я не хочу!
– Глупости. Увидишь его во всей красе, погладишь мужское достоинство, захочешь. Если понравится, можешь полизать.
Глаза у Кокцеи расширились, ее бросило в краску, а Клеандр между тем доверительно продолжал:
– По секрету тебе скажу, его отец вовсе не император Марк, а сам Аполлон. Это он в образе гладиатора явился к императрице Фаустине и заронил в ее лоно божественное семя. Она тоже кричала: не хочу, не хочу. Потом захотела. Эх вы, бабы! – горестно вздохнул спальник. – Вот и Клиобела тоже… Так что, звать кухарку или добром пойдешь?
Кокцея разрыдалась громко, навзрыд и, подталкиваемая Клендром, переступила через порог спальни.
