– A-а, Гришка! – встретил его на дворе Кондрат. – Добре, что приехал. Сейчас поедем в Бахмут. Ступай в курень, обожди, пока я коня оседлаю.
Гришка заметил, что Кондрат чем-то встревожен, но не стал его расспрашивать. Привязав лошадь к перилам крыльца, он вошел в дом.
Сидя за столом, беседуя с Натальей, он украдкой поглядывал на дверь в горницу. Он знал, что Галя сейчас сидит в горенке за каким-нибудь рукоделием. Ему очень хотелось ее увидеть. Он не видел ее уже несколько месяцев. Но Галя не появлялась, и Гришке от этого стало грустно.
«Не люб, не люб я ей, – думал он с тоскою. – Не хочет и взглянуть на меня».
Но он ошибся. Дверь из горенки со скрипом распахнулась, на пороге показалась Галя. Порозовев от смущения, она поклонилась Гришке, не сводившему с нее восторженного взгляда. За это время, что он ее не видел, она еще больше похорошела, расцвела.
Конфузясь от присутствия Гришки, Галя спросила у матери:
– Мамуня, где батя?
– Коня седлает. А на что он тебе, донька?
– Надобно. – И, бросив на Григория лукавый взгляд, она снова ушла в горенку.
В курень вошел Кондрат.
– Поедем, Гришка.
– Поедем, – покорно поднялся тот и, взглянув на горенку, вздохнул.
– Батя, – послышался из горенки грудной голос Гали.
– Чего, донька? – спросил Кондрат.
И Гришке было приятно слышать, как в суровом голосе Кондрата появились ласковые нотки.
– Батя, – сказала Галя, – может, тебе доведется быть на бахмутском базаре, так ты не забудь, купи мне там ожерелье и верстки.
– Вот только и осталось мне это дело, – с раздражением сказал Кондрат. – Не до ожерелья зараз… Пошли, Гришка.
– Ты ж обещал, батя! – с обидой в голосе крикнула Галя.
Кондрат не ответил и вышел. Гришка обиделся на Кондрата за его грубый ответ дочери.
Молча вскочили казаки на лошадей и поскакали. Гришка даже и не знал, зачем они едут в Бахмут. Кондрат ему не сказал об этом, а он не посмел допытываться. Долго они ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. Гришка думал о Гале. «Вот ужо куплю ей ожерелье да верстки, – вздыхал он, – тогда проведаю, люб я ей али нет».
Кондрат долго ехал суровый, замкнутый, не обращая никакого внимания на Гришку. Потом рассказал ему, что понудило его выехать так внезапно в Бахмут.
Оттуда только что приезжал гонец, сообщивший, что из Воронежа в Бахмут приехал дьяк Горчаков. Дьяк, никому ничего не объясняя, сразу же приступил с изюмскими казаками к описи земель по речкам Бахмуту, Красной и Жеребцу. Бахмутские казаки и работные люди, занятые разработкой соли на промыслах, расположенных по этим речкам, почуяв в этой описи недоброе, встревожились и послали гонца за Булавиным.
– Как думаешь, Кондратий, – спросил Григорий, – зачем он приехал, этот дьяк-то?
– Изюмцы что-нибудь подстроили, антихристы…
На другой день они были в Бахмуте. Толпа казаков и работных людей возбужденно гудела у становой избы, дожидаясь приезда атамана. Завидев еще издали Булавина, казаки, поскидав шапки, повставали, приветствовали его:
– Здорово, атаман! Здоров был, Кондратий Афанасьевич!..
– Здорово, браты! – подскакал к ним Кондратий. – Что у вас тут приключилось? Сказывайте.
Толпа разразилась гневными выкриками:
– Забижают, Кондратий!.. Отымают у нас землю!.. Отбирают варницы!.. Хохлам отдают!.. Дьяка прислали!..
– Тише, браты! – поднял руку Кондрат. – Тише!.. Ничего не пойму… Где тот дьяк-то?
– На Красной речке с изюмцами землю меряет…
