До рассвета Кондрат с разгоряченной головой сидел в избе, обдумывал создавшееся положение.
– Нет! – хлопнул он кулаком по столу и встал. – Мы еще потягаемся. Поглядим, чья возьмет… Гришка, вставай! – разбудил он сладко спавшего Григория. – Пойди приведи дьяка.
…Дьяк стоял перед Булавиным позеленевший, осунувшийся. Он знал казачьи нравы и провел страшную ночь, готовясь к наихудшему.
– Горчак, – сказал спокойно Кондрат, – извиняй, что я погорячился. Но ты должон разуметь, что встревожил наши сердца…
– А я разумею, – кивнул головой дьяк. – Для вас кровное дело отстоять свои земли…
– Горчак, – продолжал Кондрат, – я тебе зла делать не буду… Не по своей охоте приехал ты наши земли да варницы отбирать. Бояре тебя на это дело послали.
– Это указ самого государя, – возразил дьяк.
– Знаю я, – крикнул Кондрат, – бояре натравили царя на нас!
Дьяк промолчал.
– Езжай, Горчак, к себе подобру-поздорову… Лиха тебе никто не сделает… Скажи своим боярам-лихоимцам, что бахмутский, мол, атаман Кондратий Булавин сказал крепко-накрепко, что покуда он, мол, жив, Бахмут-городка и солеварниц он, мол, не отдаст… Понял? Не отдам!.. Езжай с богом!..
Дьяк поклонился Кондрату и, повеселевший оттого, что остался жив, проговорил:
– Порасскажу, атаманушка, я все своим начальным людям, но…
– Что «но»? – нахмурился Кондрат.
– Послушай, что скажу… Зря ты затеваешь это дело… Отступись, по-доброму отдай землю и варницы… Солеварни государственными будут. Казна ими владеть будет. Сил у тебя не хватит их отстоять… Сокрушат, сомнут тебя… Зря пропадешь…
– Не отступлюсь! – оборвал Кондрат. – За правду готов умереть.
– Ну, гляди. Я тебя от доброго сердца хотел упредить, а там как знаешь, дело твое… Прощай!
Солнце медленно всходило, и длинные темно-лиловые тени ложились на кривых московских улицах.
Столица оживала. У резных тесовых ворот, с причудливыми коньками и петушками наверху, заскрипели ржавые засовы. Бабы, стуча деревянными бадьями, побежали к колодцам. У распивочной избы уже толпились ранние посетители. Кабак был еще закрыт, и кабачные завсегдатаи поглядывали на дверь, с нетерпением ожидая, когда она гостеприимно распахнется.
Дробно забил барабан. Под его бой, ладно отстукивая толстыми подошвами по пыльной, прибитой дороге, прошел взвод семеновцев с ночного караула.
Царь Петр, стоя у распахнутого оконца, в короткой ночной рубашке и грубом колпаке, зевая, смотрел на просыпавшуюся Москву.
Полюбовавшись выправкой солдат – плодом своей долголетней работы, Петр отметил, что солдатский барабан стучал глухо, у него нужно сменить кожу.
Приехав в Москву вчера поздно вечером, Петр не отправился в Кремль, как это он делал обычно, а остановился в просторном доме своего любимца, денщика Нартова.
– Пирожки с калиной!.. Пирожки с калиной!.. Горячие, свежие! – тоненько прокричал, промелькнув мимо окна, мальчишка с лотком на голове.
Царь любил пирожки с калиной.
– Эй, малый! – высунулся он в окно.
Босоногий веснушчатый мальчишка обернулся и, увидев царя, обомлел от ужаса.
Заметив его испуг, Петр усмехнулся.
– Чего испугался? Поди-ка сюда, малый. Не бойся… Ты знаешь меня?
– Знаю, царь-батюшка, – пропищал мальчишка. – Видывал тебя, как ты с солдатами учения проводил…
– Гм… молодец! А пирожки-то у тебя хорошие, а?
– Ох и хорошие же, царь-батюшка! – восхищенно воскликнул мальчишка. – Сладкие, пальчики оближешь…
– А не врешь? – засмеялся царь.
