Вот опять, чьи то шаги, или мне кажется? Нет, не кажется, у входа в библиотеку появилась Юко.
– Вы сегодня идете ужинать? -… С привычным радушием произнесла хозяйка дома.
Выглядела она скверно, лицо бледнее обычного и большие темные круги под ее усталыми, тревожными, вечно неподвижными глазами.
– Да, конечно, спасибо за приглашение, вчерашняя тэмпура* была великолепна.
– Это готовила Мэйко, говорила рецепт ее бабушки, я передам ей, что вам понравилось, уверена ее это обрадует. Сегодня готовила я, так что будьте уверены, так вкусно не будет. –… с легкой трясущейся улыбкой произнесла Юко.
У меня появилось стойкое желание спросить о Мэйко и подтвердить или развеять свои сомнения на ее счет.
– Скажите, а Мэйко сейчас дома? – немного волнуясь произнес я.
– Нет, сегодня она не приходила, а почему вы спрашиваете, не знала, что вы подружились… – C легким оттенком любопытства поинтересовалась Юко.
– Не то что бы подружились, но не замечали ли вы за ней ничего странного, еще пару дней назад она щебетала и звонко смеялась, а сейчас на нее больно смотреть.
– Да, трудно не заметить, вот и я не узнаю свою Мэйко. Но что тут поделаешь, дела любовные…– После этих слов меня окутало странное, тревожное немного колкое чувство по всей груди. А Юко в свое время продолжала рассказывать дальше.
– Месяц назад ее жениха забрали служить в ополчение, под сёгунские знамена, в связи с участившимися набегами сторонников императора, вся страна не в себе, отец сейчас занимает пост в Мицусаке, дурной брат скачет где-то по полям, лесам и оврагам, а ради чего, почти три сотни лет власть сегуна нерушима, и ладно отец, у него есть шанс упрочить наше положение, а этот тупица, он то чего добивается, повесят его или зарубят.
Узнав о том, что у Мэйко есть жених, сковавшее меня чувство разом выпрыгнуло из груди, стало намного легче, но в то же время немного грустно, а на что я рассчитывал, господин книжный столик.
– Госпожа, вы говорите жениха уже как месяц забрали, а страдает она последние пару тройку дней…– Юко явно задумалась о своем и ничего не услышала. Я повторил вопрос, она немного вздрогнула.
– Ааа, да, он до этого писал ей, его отряд стоял лагерем неподалеку и примерно раз в два дня вместе с посыльным приходили письма, Мэйко не умеет читать, хоть у нас и работает школа, отец ее не пускал, этот черствый человек считает, что девушке не подобает забивать голову науками, якобы это дело мужское, девушке стоит только выпрыгнуть замуж, побыстрее и выгоднее, впрочем мой отец считал так же. Ее отец, жениха не переваривает, сын дубильщика якобы, что может быть хуже. Меня раздражает эта скупость, за счет детей хотят возвысится, решают они, а жить нам, с пьяницами, негодяями и так редко с достойными людьми, жаль, что браки по расчету так редко бывают счастливыми. Впрочем, по любви тоже. Ахх, да, Мэйко каждые два дня прибегала ко мне с измятым обрывком бумаги, на котором всегда были написаны его заветные слова, «Я в порядке», или «Люблю тебя», последнее письмо было длиннее там он пишет «Дорогая моя, скоро нас переформируют, ждем прибытия войск, меня отпустят на три дня». Больше писем не приходило, это и меня настораживает, мало ли «мой братец с друзьями» чего учудили, Кэтсу добрый человек, но когда видит «желтый имбирь»*, становится безумным. Но и его понять можно, он с детства плевался от высокомерия, презирал безвольное преклонение, а итогом стало, что родному отцу пришлось от него отречься. Официально отречься, вычеркнуть из завещания, лишить фамилии, когда отец узнал, что Кэтсу подался в партизаны, тут же сжег во дворе все его вещи. Это отречение, спасло ему жизнь, позволило не расплачиваться головой за своеволие сына.
