Коновницыны в России и в изгнании - страница 20



Мать, сестер и Шуру собирают в одну комнату и ставят двух часовых, а я с остальными четырьмя иду по всему дому. Чекисты обыскивают весь дом. От них пахнет спиртом. Они были очень довольны, найдя несколько золотых монет. Сейчас же спрятали их в карман и выдали расписку.

Обыск закончили около 3-х часов ночи. Собрали много обвинительного материала: револьверы, маузер и браунинг брата, австрийский карабин, охотничьи ружья, немецкую каску, по их мнению, доказательство сношения с немцами. Забрали много старых писем и мои записки по химии, в которых они собирались обнаружить тайный шифр.

Узнаем, что отец и Коля арестованы и заключены в Гдовскую тюрьму.

Уже третий месяц как отец и брат в тюрьме. Я каждый день ношу им обед в тюрьму. Чтобы получить разрешение на передачу обеда нужно каждый день ждать по несколько часов в передней ЧК. Помещение очень грязное, не подметается, не проветривается.

Во главе ЧК стоит революционная тройка, ее прислали из Петрограда, чтобы углублять террор и укреплять революцию.

Председатель ЧК товарищ Образцов – бывший студент. Он похож на Керенского: военный френч, прическа ежиком, бритое лицо в прыщах. Неподвижные оловянные глаза, много говорит, пахнет от него аптекой, очевидно кокаинист.

Его помощник Данилов – это псевдоним, его настоящая фамилия Блохин и он уголовный. У него красное лицо, рыжие волосы и маленькие злые, налитые глаза. Он носит офицерский строевой китель, походные ремни, через плечо, револьвер в кобуре и кортик. На голове белая папаха с красной звездой. От него пахнет самогоном. Последний член тройки Трофимов, рабочий Путиловского завода. На правой руке у него недостает указательного пальца. Под ногтями грязь. Он носит затасканную солдатскую шинель и засаленную от грязи папаху. Он говорит односложно и от него пахнет кислой капустой.

В прихожей вместе с другими красноармейцами сидит мальчик лет 12-ти с карабином в руках. Говорят, он участвует в расстрелах и чекисты его ценят.

На мои вопросы, в каком положении дело отца и брата, они мне ничего не отвечают, и я перестаю задавать бесполезные вопросы.

Отцу 65 лет, он страшно исхудал. С ним постоянно Евангелие, он осознает, что его не оставят живым; иногда вспыхивает надежда… Его удалось перевести в больницу. У дверей палаты сидит караульный с винтовкой. С отцом в комнате лежит белый партизан, раненный в ногу и взятый в плен. Ему уже сообщён приговор – расстрел, когда рана заживет. Рана долго не заживает, он её растравливает.

С братом иногда разговариваю через решётку тюремного окна, если часовой позволяет. Это окно выходит на улицу.

Был вечер, в больнице у дверей, сидя на табуретке, дремал красноармеец.

«Я видел странный сон» – говорит отец, лежа в плохо проветриваемой палате на грязных простынях с папиросой, скрученной из оберточной бумаги. – «Я пришел на станционный буфет во время остановки поезда. Был полумрак. Подхожу к стойке, хочу закусить. Вижу, стоит покойный брат Мануша, а на блюдах лежат человеческие ноги».

Тридцатое января (старого стиля), сильный мороз, но солнце светит ярко. Я отправился, как обычно, около 11 часов в город и был очень удивлен, когда в ЧК мне предложили свидание с отцом. В больнице мне сказали, что сегодня неожиданно отца отправляют обратно в тюрьму.

Последнее свидание продолжалось минут 20 в тюремном дворе. Отца поместили в одиночную камеру, и он знал, что это его последние часы. «Ze dernin Jour d”un condamne», – сказал он, – «звери, что они со стариком делают».