Константин Леонтьев - страница 72

Впрочем, лучшие романы Леонтьева были еще впереди, – Тургенев не читал ни «Исповеди мужа», ни «Египетского голубя», ни «Одиссея Полихрониадеса». Тем не менее, Иван Сергеевич почувствовал в прозе своего бывшего протеже главное: не его романы остались в памяти потомков, а теоретические статьи и книги, где художественно-ярким языком Леонтьев рассказывал о своем видении истории, о судьбе России. Грифцов справедливо писал о лирических романах Константина Николаевича: «Когда знаешь позднейшее учение Леонтьева, от его блеска меркнут эти романы»[194].

В 1861 году в «Отечественных записках» были опубликованы «Подлипки». Роман прошел незамеченным. Получив гонорар от редакции (и еще 500 рублей вперед, за следующий, еще не оконченный роман), Леонтьев, не поставив в известность родных, уехал в Феодосию, где 19 июля женился на Лизе Политовой.

Они не виделись три года, и объяснить этот поступок Леонтьева не так просто. Наверное, в хмуром Петербурге воспоминания о простой, но яркой крымской жизни, не замутненной журнальными склоками, о не требовавшей от него никаких обязательств красивой и страстной любовнице приобрели особые очарование и ценность. К тому же, рядом с Леонтьевым не было тогда постоянной возлюбленной, – он чувствовал себя одиноко. Сказался и его эстетизм, – свежая, естественная Лиза так резко контрастировала со скучными петербургскими дамами! В одной из своих повестей Леонтьев описывал разговор двух мужчин о необразованной, простонародной милой девушке. Один из собеседников, брат девушки, говорил: «Однако петербургская девица или дама не ей чета!» На что второй убежденно отвечал: «Какая дама! – говорит, – я в Петербурге знал одну даму, Лизавету Гавриловну Бешметову; так она сама себя звала: женщина-человек, все искала обмена идей, а чтобы подать пример умеренности, носила все одно и то же платье из люстрина, цвета гусиного помета. И вы думаете, что я предпочту ее вашей сестре?»

Впрочем, в исследовательской литературе существует и другое объяснение загадочной и внезапной женитьбы Леонтьева: он осознал свою гомосексуальность и решил подавить ее[195], женившись на женщине, с которой у него в прошлом были нормальные отношения. На это есть намек в письме 1892 года Василия Васильевича Розанова. Но не стоит забывать, что Розанов с Леонтьевым никогда не встречался, они были знакомы лишь по письмам. Более того, Розанов получил первую информацию о Леонтьеве от Н. Н. Страхова и С. А. Рачинского – оба откровенно не любили Константина Николаевича. К тому же, и сам Розанов придавал тайне пола подчас чрезмерное значение, – не случайно проводят параллели между его взглядами и взглядами З. Фрейда. (Леонтьев – «русский Ницше», Розанов – «русский Фрейд», Данилевский – «русский Шпенглер»; во всех этих прозвищах ощущается некая вторичность русской мысли, подчас не оправданная. Не случайно и Леонтьев, и Розанов, и Данилевский развили свои концепции абсолютно самостоятельно и до своих западных «прототипов». Тем не менее, эти штампы прочно вошли в наше сознание).

Тема гомосексуальности Леонтьева нуждается в пояснении. С одной стороны, многие события и факты его жизни могут быть проинтерпретированы в этом ключе: его отношение к Георгиевскому и некоторым другим приятелям, напоминающее скорее влюбленность, чем дружбу, женоподобность, сохранившаяся у Леонтьева с детства, молодые красивые слуги, которыми он себя окружал в период финансового благополучия и нескрываемое им в то время сладострастие, желание все испытать… Можно вспомнить и замечание Маши Леонтьевой, сделанное в разговоре с Дурылиным, о «своеобразии» семейной жизни дяди