Константин Великий. Равноапостольный - страница 13

Фауста от такого упрека лишилась дара речи, внутри у нее все сжалось, слезы застыли. Она смотрела на мужа блестящими, полными боли глазами.

– Разве это моя вина? – наконец вымолвила императрица. – Я не выполняла супружеских обязанностей? Не старалась изо всех сил тебя ублажить? Разве я не подарила тебе дочь?

– Я не обвиняю, а хочу понять, подходишь ли ты для роли, которая на тебя возложена, – вздохнул Константин. – Нам простительны многие пороки и слабости, пока мы исполняем свой долг. Но если он не выполнен, то никакие добродетели не станут для нас оправданием! У Лициния неоспоримое преимущество, сейчас его сын – мой главный наследник! Мы женаты уже десять лет, разве это малый срок? Я знаю, что у меня могут быть сыновья!

– Нам нужно еще постараться, – сдавленно прошептала Фауста.

Император угрюмо кивнул. Он поднялся, немного постоял, подобрал с пола далматику и вышел. Константин лег спать в покоях этажом ниже. Помимо отсутствия наследника, его тревожило то, в чем он не решался признаться даже самому себе. Спустя десять лет после развода к нему вернулась тоска по первой жене. Подкравшись незаметно, она день за днем все сильнее и сильнее сдавливала его жесткой хваткой. Император надеялся, что приезд Фаусты станет спасением, но ничего не изменилось. Он досадовал на нее и на себя.

Императрица рыдала, уткнувшись лицом в подушку. Когда у нее кончились слезы, она повернулась на бок и красными опухшими глазами долго смотрела на луну.

Утром Константин почувствовал себя виноватым перед Фаустой. Но он, август Римской империи, глава семьи, не мог даже представить, каково это – просить прощения. Поэтому император решил быть мягче с супругой, сделать вид, что ничего не произошло, и больше никогда не повторять слов, сказанных минувшей ночью.

Фауста вышла к завтраку с опозданием. Служанки долго приводили ее в порядок после бессонной ночи, однако она все равно выглядела измотанной и несчастной. Константину было больно на нее смотреть, он старательно отводил взгляд. Ели молча. Даже дети притихли, чувствуя, что между родителями разразилась гроза.

С того дня, как Фауста покинула дом, в котором выросла, оставив нянек и подружек, самыми близкими людьми в ее жизни были Константин и Крисп. Со служанками она не сближалась, считала это ниже своего достоинства, часто меняла их, стоило кому-то провиниться или просто наскучить. Найти верную подругу среди придворных мешали лесть и подобострастие, с которым на нее все смотрели. На равных она могла быть лишь с мужем и пасынком, но они отдалились от нее. Константин не просто обидел супругу, из-за него Фауста почувствовала себя брошенной и одинокой.

Теперь у нее осталась только дочь. И хотя она души в ней не чаяла, глядя на девочку, Фауста не могла не думать о том, что до сих пор не родила наследника. Ее сводная сестра Феодора, которую императрица терпеть не могла, рожала почти каждый год в течение первых десяти лет замужества; шестеро ее детей достигли зрелости, из них трое мальчиков. Констанция подарила Лицинию сына, когда этого никто не ждал. Минервина, будь она проклята, забеременела Криспом спустя пару месяцев после их тайного венчания с Константином. А Фауста никак не исполнит священного долга императрицы.

В Сирмии продолжались празднества, но императорская семья в тот день не покидала дворца. Константин погрузился в государственные дела, Крисп занимался с Лактанцием, Фауста посвятила себя дочери. Каждому из них было как-то не по себе. Мысли витали в беспорядке.