Из-за двери послышался голос Придыбайло:
– Эй, Рождественский! Открой, я у тебя телефон оставил!
Рождественский зачем-то схватил пирожки, так, что телефон упал на стол, и в панике спрятал их в буфет.
– Сейчас! – крикнул он, ища у себя в поле зрения телефон. Первым, попавшемся ему на глаза, конечно, стал его собственный, на котором шло видео, где двое мужчин варили карт из магазинной тележки. Рождественский совсем потерялся в пространстве – еще чуть-чуть и у него бы случилась сенсорная перегрузка.
– Ну где ты там!?
Рождественский заметался по комнате и спустя пару секунд отыскал несчастный телефон Придыбайло. Он подошел к двери, быстро протянул его приятелю и также быстро закрыл дверь, чуть не придавив Придыбайло пальцы.
Не успел Рождественский повернуться, как снова раздался стук в дверь.
– Мне показалось, или у тебя пирожками пахло. – послышалось из-за двери.
– Да иди ты уже! Не дам!
– Ах, ты! Ну я тебе припомню это, Рождественский, припомню!
Придыбайло ушел. Рождественский перемотал видео на начало и наконец укусил пирожок.
Мужчины из видео спустя тринадцать минут уже имели при себе готовый карт. Рождественский уловил основную суть, и хотя видео было на английском, который он очень слабо понимал, основной план действий успешно структурировался у него в сознании. Так, словно по волшебству, происходило всегда, будто это был один из жизненных законов: когда ты ищешь действительно нужную информацию, тебе неважно, что она на английском, но когда это школьный урок и ты сидишь за учебником, неизвестного происхождения буквы прямо расплываются у тебя перед лицом.
Шашлычная
Признаться, интрига Придыбайло разрядила околозимнюю тоску. Ровно в тот же вечер Рождественский написал своему другу – Леше Зимовцу, быстро уговорил его помогать с картом и даже поручил ему задание – списаться с Пашей и обсудить все детали.
Мысли об авантюре подняли Жене настроение, а в последнее время Рождественский только и делал, что плевал в потолок, будучи не в состоянии настроиться ни на учебу, ни на работу. Девятнадцать лет прогремели как гром среди ясного неба, и что хуже всего – это ничего не значило. Казалось бы, он стал старше, но перемен никаких. Он никак не чувствовал себя взрослым.
Учеба его раздражала, что было ожидаемо, ведь в своей специальности он успел в тайне разочароваться еще до того, как поступил в университет. Выросший на сериале «Универ» Рождественский был разбит, когда узнал, что все это время ему вешали лапшу на уши. Все кругом твердили, что он привыкнет, и это просто «смена обстановки», и Рождественский хотел надеяться на лучшее, но к середине второго курса он только больше запутался в жизни.
Наверное, учеба – это не его. То ли от того, что он просто глупый, хотя оценки у него неплохие, то ли от чего другого, то ли от того, что с учебой в целом что-то не так. А может быть просто не стоило строить университет на острове, добираться куда приходилось, без всякой иронии, «через моря и океаны», что уничтожало последние крупицы его желания посещать учебное заведение в принципе.
Вставать рано, съедать на завтрак окаменевший сухарь, доставшийся ему в наследство от дяди Плюшкина, натягивать рейтузы, сначала одну штанину, а потом, минут через десять, другую, выходить из дома на улицу, обдуваемую семью Владивостокскими ветрами, и ковылять до остановки, пересекая родимые очкуры – все это было лишь прелюдией к «студенческой жизни», которая совершенно себя не оправдывала. Обучение на факультете происходило так
