Конструкция - страница 4

Самым удивительным в этой белиберде Рождественский находил то, что среди университетских обывателей встречались и те, кто брал от жизни «все»: участвовал в конкурсах и соревнованиях, пел, танцевал, держал баннеры, в минуту молчания молчал как можно громче, знал президента через одно-два рукопожатия и имел выдающиеся достижения в «учебе». Жене давно стало понятно, что самые душевные и умные в вузе люди – это ребята с печальными физиономиями, забитые по углам или кучкующиеся мелкими компаниями – они понимали, что тратят время впустую, но не могли уйти. Самое страшное – Рождественский никогда не считал себя гением, более того – всю жизнь ему твердили, что он дурак и лентяй, но даже он сходил с ума от безделья, даже он понимал, что никакой «учебы» здесь нет.

И все же кто-то брал от учебы «все».

Рождественский ненавидел таких людей. Они готовы были танцевать с бубном, лишь бы не учить закон Ома на втором курсе технической специальности. А когда дело касалось профессиональных дисциплин – они, даже не пытаясь вникнуть, играли в Subway Serf, зная, что как-нибудь выкрутятся. Рождественский вникал – но практически все, от чем говорили на парах, он итак уже знал.

Все, что когда-то взрослые говорили о высшем образовании, вспоминая студенческие годы со слезами счастья, оказалось ложью – но взрослым не объяснишь. Казалось, что университет должен отсеивать ниочемных, ведь высшее образование необязательно, но каждый второй студент не мог объяснить, зачем он ходит на пары. Наихудшая обстановка была, пожалуй, на гумманитарке – там, где проходной балл на бюджет колебался в районе двухсот девяносто пяти баллов, бюджетных мест было от силы пять штук, а на платное брали всех, кто умел держать ручку в руках. Часто случалось так, что вполне себе умный студент, недобравший до проходного на бюджет два балла, был вынужден платить пол миллиона рублей ровно также, как был вынужден платить студент, набравший за три предмета меньше, чем он за один. Но плакаться о несправедливости самого поступления не было смысла.

Лучше бы Рождественский действительно стал морячком – в казарме хотя бы учили чистить картошку. «Учеба на острове – престиж!» – говорили они, – «слово «остров» уже давно не ассоциируется с каторгой!»

Выбор, куда пойти после школы, как выяснилось, для Рождественского и всех его друзей оказался во много раз проще, чем выбор пачки чипсов в ларьке, однако, к чему бы он ни приводил – он в любом случае сопровождался горькими слезами или хотя бы унылой меланхолией. Никто толком ничего и не выбирал. Щелчок! – и все они уже где-то.

А что касается друзей Рождественского, начнем с того, что слово «друг» было уж слишком возвышенным, и часто вводило Женю в растерянность. Каждый человек, живущий на планете, под словом «друг» подразумевает что-то свое, а потому настоящая дружба возможна лишь в очень редких случаях. Кто-то с кем-то познакомились в трамвае – и они уже друзья навеки, а кто-то с кем-то общается уже десять лет, но до сих пор ни одному из них неясно, друзья они или все еще знакомые.