Она направляется к двери, не оборачиваясь. Но от меня не скрываются ее напряженные плечи.
— Мам? — снова окликаю ее.
— Да? — она оглядывается, я замечаю печаль, появившуюся в ее глазах.
— А если бы я уехала в длительную командировку, как бы ты к этому отнеслась? — кусаю губу, пытаясь справиться с волнением.
Мама хмурится, прожигает меня долгим взглядом.
— Ты должна делать то, что подсказывает тебе сердце, — в итоге произносит она голосом, наполненным любовью и уверенностью. — Если считаешь, что уехать — лучшее для тебя решение, сделай это!
Мама закрывает дверь за собой, а я беру телефон, чтобы отправить боссу сообщение с отказом. Набираю текст. Пару раз стираю его, подбирая подходящие слова. А когда заношу палец над кнопкой отправить, слышу ужасный грохот на кухне.
Бросаю телефон на кровать.
Подрываюсь, выбегаю в коридор и замираю, прикрыв рот рукой.
Мама лежит на полу и не двигается.
7. Глава 6
Огни скорой…
Сирена…
Запах лекарств…
Прохладная рука мамы…
Все это застряло у меня в голове и не желает покидать мысли, пока я туда-сюда хожу по серым узким коридорам больницы. Выкручиваю пальцы. Кажется, я превратилась в сплошной комок нервов, каждые несколько секунд бросая взгляд на белую дверь с круглым окном посередине, открывающим вид на еще один коридор с множеством дверей.
Мимо снуют люди в синей форме и белых халатах. Я не запоминаю лиц. Они сразу стираются из памяти, ведь все, о чем могу думать — мама. Ее пару часов назад увезли в отделение интенсивной терапии и сказали лишь то, что она пришла в себя. Потом началась череда анализов, которые хотели назначить только на следующую неделю. Но я настояла на срочности и тут же оплатила большую часть из них .
Мама никогда раньше не падала в обмороки. Вот только не это напугало больше всего, а то, что я никак не могла привести ее в чувство до приезда фельдшеров. Она не реагировала даже на нашатырь. Я думала, сойду с ума, пока ждала скорую. Сидела на коленях рядом с мамой и сжимала ее руку.
Фельдшеры, которые прибыли через пять минут после моего звонка, что я считаю невероятной удачей, тоже озадачились. Надели на маму кислородную маску и приняли решение отвезти в ближайшую больницу. Я поехала с ними. Радовало одно — у мамы прощупывался пульс, хоть и слабый, трепыхающейся.
С тех пор прошло больше двух часов. Я же никак не могу найти себе места. Выжигаюсь изнутри. Все губы искусаны. Хвост давно растрепался, а сердце постоянно сбивалось с ритма: то начинало биться чаще, то замирало в ожидании.
Дверь, которая так сильно тянула все это время, открывается. На пороге появляется высокий, подтянутый мужчина с седыми волосами и в белом халате. Он скользит взглядом по коридору, задерживается на лавочке, обитой кожаной бордовой обивкой, на которой валяется мой бежевый тренч, и останавливается на мне.
— Вы родственница Соколовой Евгении Павловны? — поправляет стетоскоп, висящий на шее.
— Да, — подхожу ближе. — Я ее дочка, Оксана, — судорожно вздыхаю и изо всех сил сжимаю пальцы.
Профессиональный, кажущейся безжизненным взгляд доктора заставляет желудок ухнуть вниз. Кусаю щеку, понимая, что вряд ли услышу хорошие новости.
— Меня зовут Александр Витальевич, я лечащий врач вашей матери. Вам передали, что нам удалось стабилизировать ее состояние? — доктор чуть сужает глаза, ожидая ответа. Киваю. — Хорошо, все необходимые анализы мы взяли и перевели вашу мать в отделение кардиохирургии. Вы можете навестить ее.
