Контракт на неприязнь - страница 10

Она резко обернулась, чувствуя, как холодная рассудительность уступает место жгучей ярости, поднимающейся от живота к горлу, как кислота. Но Денис уже протискивался к противоположной стене лифта, делая вид, что продолжает поездку вниз.

Алина направилась к своему кабинету быстрым, чётким шагом. Каблуки отбивали ритм ярости по кафельному полу.

– Алиночка Владимировна, вам звонили из… – секретарь отдела попытался её перехватить.

– Потом, – отрезала она, открывая дверь кабинета.

Закрыв за собой дверь, Алина прислонилась к ней, позволяя маске профессионализма соскользнуть. Проиграла. Нет, не просто проиграла – её унизили дважды. Сначала Ольховский с его прицельной критикой, затем Денис, укравший проект, который она создавала три месяца.

Горячие слезы обожгли глаза, и она яростно смахнула их. Она подошла к окну, глядя на город – другой ракурс, ниже, меньше перспективы. Как метафора её карьерного положения сейчас.

Первый глубокий вдох сквозь сжатые зубы. Второй – чуть легче. На третьем Алина услышала стук в дверь.

– Войдите, – её голос звучал холоднее, чем она намеревалась.

Дверь открылась, и в проёме появился… Ольховский. Его высокая фигура неожиданно заполнила пространство кабинета, сделав его теснее и меньше. Сердце, только начавшее успокаиваться, снова сорвалось в галоп.

Алина почувствовала, как предательски дрогнули руки, и сцепила пальцы за спиной.

– Соколова, – он кивнул, закрывая за собой дверь. – Есть минута?

Алина выпрямилась, инстинктивно поправляя и без того безупречную причёску. Ощущение, что он видит её растерянность, залатанное самолюбие, зажгло на щеках пятна румянца.

– Конечно, Максим Андреевич.

– Максим, – он поправил её небрежно, приближаясь к столу. – Мы же не в девятнадцатом веке.

От него пахло тем самым древесно-цитрусовым одеколоном, который она заметила ещё в конференц-зале. Запах казался неожиданно знакомым и странно уютным, хотя она никогда не взаимодействовала с ним напрямую.

Алина указала на кресло для посетителей, но Ольховский остался стоять, рассматривая её кабинет с лёгким любопытством. Его взгляд задержался на семейной фотографии, стоящей на столе – она с родителями до их развода.

– Ваша презентация, – начал он без предисловий. – Она сырая.

Алина скрестила руки на груди, создавая физический барьер. Слова били точно в цель, вызывая смесь паники и ярости.

– В каком аспекте?

– Во всех, – он подошёл к её рабочей доске, где были развешаны распечатки графиков. – Финансовая модель хромает. Выборка для анализа слишком мала. Риски просчитаны недостаточно.

Каждое слово било точно в цель, как острие рапиры. Каждое замечание – попадание в те самые слабые места проекта, которые она не успела доработать, замаскировав красивыми графиками и уверенной презентацией.

Знакомое чувство профессионального поражения поднялось изнутри, горькое, как желчь. Но она не позволит увидеть это. Только не ему.

– Но, – неожиданно продолжил он, – концепция верная. И очень интересная.

Алина нахмурилась, пытаясь уловить подвох. Его критика на совещании была пулемётной очередью по её идеям. Сейчас он выглядел… иначе. Заинтересованным?

– Вы не считаете, что моя модель слишком сложна для внедрения? – она осторожно прощупывала почву, голос дрогнул, выдавая внутреннее напряжение.

– Сложна, – согласился он. – Но это не делает её неверной.

Он вдруг улыбнулся – не мимолётный намёк, как в конференц-зале, а настоящая улыбка, мгновенно преобразившая его лицо. Морщинки в уголках глаз, редкая искренность, полностью меняющая восприятие. Из сурового критика он вдруг превратился в… живого человека? Тепло этой улыбки растопило часть её ледяной защиты.