– Нечестивый пёс, чтоб ты споткнулся и разбил себе нос. И как только такого земля носит!
Стоявшие поблизости свидетели произошедшего и просто любопытствующие зеваки хихикнули, сравнивая вес тучного господина и невесомого воришки.
Живописец невольно усмехнулся: далеко не всех привлекала в эту группу проникновенная речь известного проповедника. На другой стороне площади он увидел ещё одно скопление любопытных, с нанапряжённым вниманием следивших за руками мага-фокусника или просто шарлатана, показывавшего трюки с фасолинами изчезающими из-под маленьких полукруглых чаш. Ближе всех к фокуснику стояли почтенный господин в богатом костюме и доминиканский монах, предпочтивший сомнительные трюки благочестивой проповеди собрата по ордену. Оба впились взглядом на руки чародея и даже приоткрыли рты, пытаясь его подловить. Художник остановился понаблюдать за происходящим и успел набросить пару быстрых рисунков угольками: резкие, тяжеловатые, быстрые линии, сделанные в спешке. «Он, наверное, и здесь собрал бы урожай, не будь разоблачён среди слушателей проповедника», – вспомнил Иероним ловкого воришку.
Когда Иероним, наконец, добрался до дому, он застал отца и братьев, обсуждавших написанные за день фрагменты картин в церквях города. В большой, с узковатыми комнатами, дом на восточной стороне площади Маркт ван Акены перебрались несколько лет назад. На площади, а ещё вокруг Собора Святого Иоанна Евангелиста, распологались дома знатных и богатых хертогенбосцев. Солидная репутация семьи известных в городе потомственных художников, постоянные заказы и неустанный труд позволили ван Акенам купить дом на престижной центральной площади Хертогенбоса. Антониус овдовел, когда его младшему сыну Иерониму исполнилось шесть лет, а самой младшенькой в семье, Катарине, три года, и вскоре в дом вошла новая жена, вдова, как и Антониус. Махтельт была горожанкой его круга – её отец изготовлял рамы для картин – поэтому распорядок жизни семьи художников не явился для неё в новинку. Бог не дал Махтельт своих собственных детей ни с первым мужем, ни с Антониусом, она оказалась бесплодной. Женщина со смирением приняла веление Господа, но вместо того, чтобы убиваться и вымаливать ребёнка, она отдала свою любовь и заботу детям Антониуса, которые отвечали ей тем же, иногда называя свою мачеху мамой. Звуки этого слова сладостно отзывались в сердце Махтельт; она, будучи неглупой женщиной, сознавала, что даже младшие дети, Иероним и Катарина, помнили свою родную мать, не говоря уже о старших.
Домочадцы поджидали задержавшегося в соборе Иеронима дабы всем вместе приступить к семейному ужину, находя разные пустяковые причины не начинать без него. Махтельт и Херберта якобы заканчивали последние приготовления к уже готовому ужину, жёны старших братьев начинали накрывать на стол и утихомиривали шаловливых детей Гуссена, отец и сыновья строили предположения, какой же огромный участок выполнил сегодня Иероним. Не то, чтобы это было обязательны правилом в семье ван Акенов, но они старались собираться вместе за вечерней семейной трапезой. Время от времени приходила в гости на ужин замужняя сестра Катарина со своим мужем.
За ужином Ян объявил:
– Дорогие отец и Махтельт, мы с Юстиной думаем начать жить отдельно и уже присмотрели домик на одной из улочек между Собором и площадью. Домик небольшой, но уютный, и от вас недалеко. Мы вполне довольны, – и он оглянулся на жену, миловидную Юстину, ожидающую их первенца.
