Король улицы: из фавелы вдоль Латинской Америки - страница 12

Он слыл любимчиком у многих студентов, слава о нем, как о музыканте-самоучке, распространилась далеко за пределы SESC. То его слышали на Бишиге, рядом с легендарной школой самбы Вай-Вай, то подыгрывающим артистам в барах. То один, то другой студент приглашали его пожить вместе в комнате, пока он не наткнулся на махонькое подсобное помещение.

Его только что отделали вместе с остальным коридором, стены еще пахли свежей краской. Оставалось протянуть туда электричество, поставить дверь – и вот первое независимое жилище Эмерсона размером два на два было готово.

Правда начальству такой вариант не очень импонировал, они попытались выгнать незаконного жильца, мотивируя тем, что он даже не является студентом университета. Этот факт чуть не вызвал волну протестов: как это не учится? Да, Эмерсон официально не является абитуриентом, поскольку даже не успел окончить школу, но он посещает все лекции и занятия музыкального факультета. Так где же знаменитая демократия? И власти сдались.

Это были золотые времена – по многу часов в день наедине со своей любимой. Теперь Эмерсон мог посвящать ей любое время суток, не забывая и о хлебе насущном. Университет хранил в себе множество возможностей: по утрам на входе к нему Эмерсон продавал душистый чай Мате – в холодные дни он имел особый успех у озябших студентов. Потом он сбывал все, что попадалось ему под руку: носки, кроссовки, плейеры, рубашки. Он вошел в доверие к приезжим парагвайцам и боливийцам. Они давали ему небольшие партии на сбыт, а он им в конце дня выплачивал по 10 крузейро за единицу товара. Таким образом, ему было выгодно продать рубашку, как за 20 крузейро, так и за 15 или даже за 12, если у студента не было необходимой суммы. И все стороны были довольны результатом.

Эмерсону постоянно приходили в голову блестящие идеи: чего не хватало в его ближайшем окружении? Как обнаружилось…поводков для собак и дезинфекции от тараканов. Он наладил сбыт первого и сервис второго. Наконец-то он мог больше не экономить на еде, одежде и развлечениях. Последних, впрочем, ему всегда хватало.

К тому времени он уже успел перепробовать разной крепости напитки. Иногда он даже перебирал и засыпал прямо в месте действа. Поутру он находил рядом с собой заботливо уложенные вещи, а флейта покоилась у его головы. Об их сохранности можно было не беспокоиться – Бразилию еще не накрыла волна повсеместной преступности. Единственное, от кого можно было ждать подвоха, так это от полиции.

Времена политической диктатуры были уже на исходе, но полиции было на это наплевать. Она могла остановить на улице и избить тех, кто казался ей неугодным, и все же это было лучше, чем попасть в кутузку. Останавливали всех, кто хоть чем-то выделялся из рамок массы: длинноволосых, с серьгой в ухе, геев, негров. Хотя негров всегда было большинство. Но большинство бесправное и не политизированное, бедное и попираемое, зачастую не окончившее более четырех классов, а потому презираемое сливками общества, состоящими из потомков португальских и испанских завоевателей, а также итальянских эмигрантов, хлебнувших в начале 19-го века своей несладкой доли, но быстро об этом забывших.

Среди буржуа было много и тех, кто скрыто или открыто поддерживали нацистский режим, кто бежал сюда после войны от справедливой кары. Кому-то удавалось отсидеться и не попасть в руки всевидящего Моссада * (внешняя израильская разведка, которая после ВОВ отловила множество прихлебателей нацистов по всему миру). И сейчас они были на коньке.