Король улицы: из фавелы вдоль Латинской Америки - страница 8

Однако, как тебе известно, на любое благое дело приходятся свои злодеи и завистники. Поскольку речь шла об огромных пожертвованиях, в финансовом правлении Санта Казы нашелся умник, который решил, что часть этих средств можно направить в свой карман. И делал он это вполне успешно, пока, каким-то чудным образом все не раскрылось, и его отправили в тюрьму. Подумаешь, тюрьма – скажешь ты. Однако именно там его накрыло по-страшному, хотя содержался он совсем неплохо. Но от проявления Бога в виде мук совести не укрыться даже в тюрьме. Он попытался покончить жизнь самоубийством. Не получилось. Самым худшим для него наказанием стало освобождение. Облегчения оно ему не принесло, и вскоре он умер от рака.

«Так что с энергиями «Святого Дома» лучше не шутить», – заключил доктор.

Вот такие у Эмерсона были теперь друзья. Парень жадно учился у них всему: музыке, науке, светским разговорам, манерам хорошего тона, и скоро во всех этих областях ему среди школьных ровесников не сыскать было равных. Правда, однажды, сын одного из его друзей, взревновал к Эмерсону настолько, что ручкой исцарапал виниловый диск, свалив вину на ничего не подозревающего парня. После подобного инцидента его перестали приглашать в этот дом. Но у Эмерсона нехватки в друзьях уже не наблюдалось.

Голод в Татуи

Сегодня Эмерсон был собою особенно горд, и не безосновательно. Он выиграл грант от секретариата культуры на бесплатную учебу в консерватории Татуи. Она считалась лучшей во всей Латинской Америке.

Незадолго, в больнице, где он работал, произошли сокращения, и парень оказался одной из ее жертв. Долго он по этому поводу не страдал. К тому времени район Jardins, прилегающий к Паулисте, стали его вторым домом, где он изучил каждый уголок.

Там было немало офисов, большинство из которых он, правда, забраковал, но у пожилого еврея Исраэля Шашника ему понравилось работать, особенно потому, что тот уважал права четырнадцатилетнего подростка, отпускал его в строго положенное время, в отличие от других шефов, которые обожали эксплуатировать труд несовершеннолетних.

Однако флейта для Эмерсона становилась все более важной особой, требующей от него времени и усилий для служения ей. И вот с завтрашнего дня он уже не пойдет ни на работу, ни в любимую школу, а отправится за 200 километров от Сан-Пауло, в маленький городок, который готовит для него большое будущее.

Так рассуждал парнишка, упаковывая свои немногочисленные вещи. Он даже не мог представить, ЧТО ему придется там пройти и какую цену заплатить за будущее, которое и правда можно было назвать блестящим, применительно к его таланту. Но вряд ли бы кто-то другой захотел пройти подобные испытания, неся нелегкий жребий артиста, чтобы превратить в сцену пол, по которому спешили, не останавливаясь, миллионы ног.

От автобусной остановки до пансионата, где ему предстояло провести следующий год, Эмерсон ловил на себе косые взгляды. Он остановился и придирчиво оглядел себя: что в нем вдруг стало не так по приезду? Может брюки сильно помялись или белая рубашка с накрахмаленными воротничками испачкалась? Может здесь не носят такие ботинки, начищенные до блеска, благо Эмерсон имел достаточно сноровки в этом деле, подрабатывая лет с десяти чистильщиком.

Сам директор вышел его встречать и проводил в комнату с еще двумя подростками. «José Coelho de Almeida», – представился он, пожелал успешной учебы и оставил подростка разбирать партитуры и знакомиться со своими новыми соседями.