Для Зрящей матери было важным то, что я выполнила первую часть задания. Каким образом, значения не имело. Пожелай она услышать подробности, сама задала бы вопрос.
– Было непросто сломить его недоверие, – продолжила я. – Он знает о существовании нашего ордена и сразу понял, кто перед ним. Я сказала, что сбежала из Арахессии. Он предложил мне защиту от арахесс в обмен на мою верность ему на протяжении войны.
Зрящая мать молчала. На таком расстоянии было трудно оценить ее сущность, однако я уловила нечто странное. Молчание имеет разные оттенки, и постичь смысл конкретно этого я при всем желании не могла.
– Хорошо, – наконец сказала она. – Все это мудрые шаги… пока он тебе верит.
– Он мне верит.
– Постарайся, чтобы так и оставалось.
– Да, Зрящая мать. Он уже однажды заставил меня сделать прорицание. Его следующая цель – захват Алги, и мое хождение по нитям должно было помочь выработать стратегию наступления.
– И оно помогло?
Я помолчала, обдумывая, как лучше всего ответить на этот вопрос.
– Да и нет. Само хождение было плодотворным. Но полученные сведения я немного исказила.
И вновь молчание, которое мне не удавалось распознать.
– Почему ты это сделала, дитя мое? – спросила Зрящая мать, и ее вопрос меня ошеломил.
«Почему?»
– Потому что… не могла же я ему и в самом деле помочь захватить Алгу, – сказала я.
– Местная армия никуда не годится. Она слаба, а сознание солдат вечно затуманено дурманом. Этот вампир вполне может захватить город.
Сказано было пренебрежительным тоном. Казалось, Зрящая мать жертвует не городом, а несколькими шариками на игральной доске.
Я не находила слов. Точнее… я знала, что сказать. Просто эти слова я не считала возможным говорить Зрящей матери.
– Силина, ты что молчишь?
– Я… – Я встрепенулась, тщательно обдумывая каждое слово ответа. – Зрящая мать, если позволить ему завоевать Алгу, будут человеческие жертвы.
– Ты знаешь, кем управляется Алга. Население там и шагу ступить не может без пагубного зелья. Не нам судить о моральной стороне какого-то одного действия. Мы ведем более крупную игру.
«Лицемерка».
Это слово мелькнуло в мозгу раньше, чем я успела его поймать. Прежде у меня и в мыслях не было назвать так кого-то из арахесс, а тем более Зрящую мать. Сначала она обрекла город-государство на гибель, наказывая Алгу за преступления правителя и безволие населения, и следом заявила, что не нам судить о моральной стороне завоевания.
Не зря я многие годы училась владеть эмоциями, не позволяя им выплескиваться наружу.
– Я тоже не стану лить слезы по правителю Алги и его окружению, – сказала я. – Но там живут тысячи людей. Многие из них ничем не провинились. Там живут дети.
Последнее слово выдало меня с головой.
Судя по лицу, Зрящая мать меня поняла. Но ее сочувствие было с оттенком жалости. Так смотрят на пса, который помочился на комнатные растения, спутав их с кустами на лужайке.
Я мысленно выругалась. Я ненавидела этот взгляд. Он был барьером между мной и другими сестрами-арахессами. Напоминанием о том, что я попала в орден, будучи намного старше, чем они, и потому отличалась от них.
– Силина, ты не станешь по-настоящему свободной до тех пор, пока не сбросишь с себя иго прошлого, – сказала она. – Прошлое не должно диктовать будущему.
– Я это знаю, Зрящая мать.
– Мы сражаемся за то, что предначертано. А предначертанное лежит вне пределов добра и зла.
Мне было противно выслушивать подобные наставления, но внешне я этого не показывала, сохраняя выражение покорности на лице. Ничто не нарушало внешнего спокойствия.
