Читать онлайн Екатерина Самигулина - Коровья смерть



рождение-ограждение

твои ручьи влились в мои ручьи
твоя вода
             моей воде
                           водЫ
             моей руке
             водой
             и ты
                    водой водой
                    питьём
                    едой
                           как конь гнедой
                                     гнездом
                                    птенцом
              желтком
                    как гной
                    из ямки раны дождевой
              водой
              воды! воды!
                    домой
                    домой
                    и под венец
и вот птенец
твоей водой в моей воды следы
песком в песок
виском в висок
прыг-скок
прыг-скок
дорОги дроги
рукава
рукав реки
реки слова,
теки, теки
в пески,
дитя
сосцы брюхатой окрестя
приговорив
кормить
коптить
стирать
копать
копать
родить
то совы гулко полем взмах крыла
телкИ губою жадной кровь коров
глотают; солнца пыль и неба пепелА —
бессмертные созвездия даров
у колыбели в вечном возращеньи
все песнопения
тебе
тебе, дитя
кормить коптить копать крестить обмыть отпеть качать
                                                                           любить
тебя, тебя, тебя
твоя вода в моей воде – в стакане молоко
поток в поток
исток в исход
истома в стон
из дома в дом
дорОгой дрог
росток
невинный сон золотые травы земляника в высокой траве
пахнет хвоей на солнечные поляны ложится вечерний свет
засыпает лето малина в треснувшей банке колодца тинистая
вода поднимается сумрак комочки в остывшей манке в степи
гудят поезда еле слышно комар садится на кожу смятых трав
покрывало пускает сок и в траве люди тихие неосторожно
проливают воду в песок

вОды

ветер влажный валежник рывком рОсы к земле
косули мокрую землю трясину рога в золе
пролежнями валежник месяц стоит в феврале
дырявит грудь, набухает в дырах сосок,
прорастает сосок в земле
губами губками ягоды вспухли в полях
земляника в травах мёд ежегодная кровь
ежевичная поросль в невыполотом саду
моём.
сор под забором косым
и косой дождь.
сад мой не вспахан приданое в сундуках
ветер косулей в окна рога в золе
пыль на уснувших вещах тонким слоем прах
ежевичною порослью месяцем в феврале
остро в груди дыра
гноем и салом прелые дыры в груди
тех кто приходит осенью двор мести
кто хочет сад прополоть поправить косой забор
тряпки цветные из ящика вытрясти
но на ветру ярче костёр горит
и под пьяным забором мне веселее спать
и я слышу косуле-дочери говорит
косуля-мать:
«мёртвое маленькое хорони в земле
копытом камень ветер рога в золе
валежником влажным ягоды в феврале
ежевичная кровь невспаханный сад
тлен»
и рога в золе и пьяный забор скрипит
в разноцветных тряпках спит уставшая моль
ветер в окна и набухает сосок
и земля дрожит под копытами лошадей
и в песок утекает кровь
и вода уходит в песок
озёра озёра озёра подземные реки
в глубоких озёрах подземные челноки
в глубоких озёрах уснувшие человеки
на берегах холодной голодной реки
озёра озёра озёра вода вода
в грудной дыре полощутся города
в грудной дыре оленьи бегут стада
и месяц рубцом ежевики туда-сюда
и шрам под набухшим соском
ветер влажный валежник рывком рОсы к земле
под забором пьяным хмельно и весело спать
не растрачено тело моё и рога в золе
лучше подставить листок дать воде стекать
истекать водой
и слушать ветер в саду

костры осени

тон-тон-тончает и рвётся ткань
бон-бон-бон в песок текут облака
слабо и нежно дрогнув, твоя рука
не остановит по лесу бегущую лань.
пусто в доме твоём и темно. стынь.
из бурелома парка осенний лис
из-под крыльца прогнившего старый пёс
воет на окна,
сколоченные крестом.
падают в грязь
ягоды
слякотно под ногами
грах грах граах двери на сквозняке
слабо и нервно вздрогнув, кленовый лист
остановил движенье в твоей руке.
в парке среди антично белеющих тел
бродяжий костёр —
ты бы к нему подсел,
если бы смел,
если бы был ты более смел,
больше остёр.
но ты —
глубоководной рыбой (огромным осётром)
в тёмных водах, в бурой осенней реке.
но ты —
шляпой в шляпной картонке,
тростью в углу,
пылью на чердаке.
двери на сквозняке грах грах граах
из бурелома парка осенний лис
из бурелома веток чёрный его глаз
колючий нос
ветер понюхал
ветер стих
и лис
пропал
осень – осина
осень – трясина
осени сень осени стынь
топкая жадная злая низина
горькой водой напитала полынь
осень калина калиновым соком из-под сапог
не держит рука в прожилках кленовый листок
а он полыхал метался среди кустов
но только лес последние листья стряхнул —
и лис пропал
и дом опустел,
окна свои сомкнул.
лес догорел – и в парке костёр догорел
и ты не был смел
и не был остёр
так содранной лисьей шкурой погас костёр.

бражник мёртвая голова

На рассвете вырою ямы в сырой земле.
Будут губы мои алый цвет, горький цвет, маков цвет,
Будут песни мои пепел, труха, тлен,
Будет имя моё – сор, бед, бред.
Кожу сдирая, парчой тресну по швам,
Будут коряво-красными линии рук,
Будет качаться зрачок – крюк, крюк, крюк
На юг, юг, юг,
Там, где меня не найдёт
Бражник мёртвая голова.
Опущу в ямы кукол лицами вниз,
Сердце к сердцу в ране вскрытой груди – часы в стук,
Будут губы мои пена, лошади, визг,
И зрачок на белке – крюк, крюк, крюк.
Будут губы мои в цвет, цвет, цвет,
Будут ноги твои в ноги мои трава,
Будет слово съедено, сказано, звук – спет,
И на шее бражник мёртвая голова.
Головою качну скинуть покатится прочь
Засмеются куклы сердца из груди брызг
Возле чёрной ямы пляшу и пляшу ночь
Из высокой осоки в глаза – рысь, рысь
Кожу сдирая, парчой тресну по швам,
Будут коряво-красными линии рук,
Будет качаться зрачок – крюк, крюк, крюк
На юг, юг, юг,
Туда, где меня не найдёт
Бражник мёртвая голова.

конно в степи

Даов дож
Заов зумь
И как жадный зверь
Тебя в мешке
Утащила ночь.
Приторочь к седлу
Мою глупь и надеж
Пусть конь
по холмам
Пусть гудит огонь
Всё ууу, да ууу
В жаркой печи…
Страшный гость у меня в гостях.
С валенок – снег
на снег,
и свет из щёлки двери.
Не торопись.
Нетопыри
уже вьют новый мешок.
И ужи шипят.
И жжу и жухло
морщат старухи рты:
Пришли посмотреть
на мой деревянный сруб,
на мой новый сруб.
Конно в степи и тебя утащила ночь.
даов даочь
пой свою песнь, гамаюн
совью ухает гость у меня в гостях.
Горб у него и горбь у него и грубь
И бровь у него ребром
поперёк
меня
мне поперёк дороги
дорная сень,
мне в глубине оврага
сытая глушь,
ты приторочь к седлу мою глупь, мою тень,
муж
я за тобой, где конно в степи,
где спят
дети, задохшись в полных грудях матерей
ухают совы
часы зубами скрипят
прохрипит кочет
закоченеет лис
красный внутрь себя зашила мешок
и в мешке ты спишь
камнем тяжёлым спишь
и ночь зовно и конно в степи поёт

хребет

Хрипят кобылы в темноте.
Орёт хребет.
Хрипит хребет
Хпирит хберет
И он идёт.
На нём берет.
Он поднимает ноги брезг,
Он весь туман, высок и безг,
И не хрипит его хребёт.
Он так идёт.
Он так идёт.
За ним идут ещё идут
По полюполю там и тут
И темнота. И в ней орут
Четыре лошади. Плетут
Арабоконноскую вязь.
И под ногами сор и грязь.
А он ногами брезг и брызг.
Он так один,
Он ныне изг,
Совсем один, и темнота
И тут и там, и ту и та

цикл_мартвеющая земля

Земля за окном мартвеет,
Выпускает ростки шевелит
отростками
ржавых заборов
хвостами собак
прикованных
к огородам и будкам
Конечностями людей
прикованных к постелям
мартвеют ели
возле дома советов
Мартвеют клёны дубы и ясени
Дети в колясках
дети в садах и яслях
дети
Пенсионеры в домах престарелых
Кожа преет
на пальцах ног и на паспорте под обложкой
Чешутся руки мои и мои ложноножки
Хочется пробежаться
по александровскому саду
По васильевскому острову пробежаться
Плюхнуться в воду
Поплыть шевеля плавником
далеко-далеко
там где рыба-кит плывёт
хочет и александровский сад проглотить
и васильевский остров
и мартвеющий свет
небес
И тогда ничего не останется, как пить дать
Только выросший на горе лес
А с горы ничего не видать
* * *
Помартвела рябина,
Помартвела вода
Месяц всадник унылый
Уронил повода
И идёт моя подвода
Год за годом по года
* * *
В прошлом году отец посадит сирень
А в этом году на ней опали цветы
Я лопала их (пятилепестковые) вместе с детьми
Вместе с прозрачными каплями дождевой воды
в прошлом году,
А в будущем – поезда
Увезли за море
И я не вернусь теперь
Ни за что, ни за что
Не вернусь туда
Где стоит отец и на землю бросает тень
* * *
Где стоит дом
А в нём на столе стоит чай
Остывший
Из проточной ржавой воды
И бабка в переднике,
Выходя на дорогу меня встречать,
После тряпкой в прихожей
Затирает мои следы
Чтобы я не знала
Откуда пришла сюда
И по насыпи жёлтой в степь бегут поезда
И душно пахнут ландыши на трюмо
* * *
бабка в переднике злая моя тоска
тихая-тихая
за полночь вяжет носки
глядит в телевизор
сжимает больной висок
ищет на рынке
удобные башмаки
хотя никуда не ходит
разве что в магазин
и в аптеку.
в окне умирает свет
зари вечерней,
шорохом старых газет
и прошлогоднего разнотравья
пахнет прохладный зал.
И когда за окном играет
военный марш
никто не поднимает глаза
* * *
А когда мне было пять я упаду с горы
А когда мне было сорок
я уезжаю в сибирь
в бескрайние тихие земли
смотреть на выпавший снег
и помнить в саду сирень
отца, который отбросил тень
и ушёл
и стал человек
а я буду помнить запахи пыльных штор
скрип качелей
цветенье старых садов
и маятник будет качаться
как ржавый топор
пока не останется только мартвеющий снег
и ямочки на снегу
от капель
упавших
с сиреневого куста
и будут пахнуть смертью ландыши на трюмо
и по пыльной степи года катить поезда
* * *
Месяц всадник унылый
отпустит лошадь свою
по лунному небу
бежать,
по вечерней росе
а через год с лошади слезет краска и карусель
остановит свой призрачный бег
на краю
города
в перепутье сырых дорог
где мы в детстве играли в прятки в вечерней росе
а я так люблю лежать на спине
и смотреть в до краёв
полное звёздами небо
как все
и слушать бегущие насыпью поезда
и слушать нахрапом бегущих коней
и чувствовать, как мартвеющая земля
поглощает меня
потому что она сильней.

человек, похожий на рыбака

за окнопоезда всплыл на лестнице человек
поезд пере-городил – взрезал – ему – грудь
одетый в зелёное и сапоги —
верно, рыбак – он шёл наверх,
но поезд железной грудой
не дал вдохнуть
лицо человека поездом взрезанного пополам
я не увидела – ни щекИ, ни выраженья глаз —
но за его спиной черноречкой лодка плыла —
лодка и человек всплыли на миг среди нас,
едущих в поезде, жующих свою тоску,
и его лицо (не увидАнное мной) напомнило лес
и предзакатные
небеса и в деревенской церкви
тёмный иконостас
и стих стал неполон, скомкан, как будто он
горожанином сраным ввалился в зелень равнин
зарезал грудожелезой поезда, ржавью колёс
сотни костлявомясых спин
как топороневзрачно грудь бабы беременной вскрыл
как мёртвоотравленной рыбой чумной продавец накормил
человека, что за окном всплыл
человека, похожего на рыбака
уплывшего дальше
в вечереющий небопляс
пока поезд грахал в бессмысленный звездопад
пока поезд вёз нас.
27.06.12-28.06.12,
поезд Минск-Могилёв

рабочая зима

в троллейбусе
в троллейбусе
его рога
           его рога
мешают мне смотреть в окно
а за окном темным-темно
и вьюга и пурга
 я всё еду
            еду
                  еду
понедельник вторник среду
еду
      еду
              еду
                    еду
от обеда до обеда
от обеда до беды
и пурге мои следы
по-те-ря-ют-ся
я в страшном страшном страшном сне
и холодно и жутко мне
и валит мокрый снег
и этот мокрый тусклый снег
и жухлый лампочек рассвет
здесь всё напоминает мне
как я в одном далёком сне
ловил ушанкой снег
а тут рога рога рога
недельник вторник среду рга
в окне не видно нифига
мешают мне смотреть в окно
и мерть рхиод
и в небе зга

чудильники

юность-без-юности
старость без смерти
последыши, выпавшие из революционной дыры.