Косьбы и судьбы - страница 26

Порешил написать вам письмо. Дело вот в чем: несколько человек служащих на Г-Ц ж. д. – в том числе и пишущий к вам, увлеченные идеей самостоятельного, личного труда и жизнью в деревне, порешили заняться хлебопашеством. Но, хотя все мы и получаем жалованье – рублей по 30-ти в месяц средним числом, личные наши сбережения ничтожны, и нужно очень долго ждать, когда они возрастут до суммы, необходимой на обзаведение хозяйством.

И вот мы решили прибегнуть к вашей помощи: у вас много земли, которая, говорят, не обрабатывается. Мы просим вас дать нам кусок этой земли.

Затем: кроме помощи чисто материальной, мы надеемся на помощь нравственную, на ваши советы и указания, которые бы облегчили нам успешное достижение цели, а также и на то, что вы не откажете нам дать книги: «Исповедь», «Моя вера» и прочие, не допущенные в продаже…» ^>36

Сначала их состав был большей частью «любительский» – скандально-показательно– дворянско-разночинный, который всё больше сменялся крестьянским «профессионально-земледедьческим». Россия, по наличию и тех и других условий, как раз являла пример перетекания от «потенциалов» к «натуралам». Но проблемы России исторически были «технически» посложнее индусских. Куда там простому национально-освободительному движению против русского «земельного вопроса»!

Но что же получается? Как бы ни было несообразно теоретическое обоснование, в общественной жизни через него проявились наличные мощные действующие силы. Разве можно назвать это неуспехом в высшем смысле выявления сущностей? Такая работа будет «пополезней» иной «профессорской учебной философии». Толстому ли не понимать, что жизнь не состоит из «заведённых концов»….

И вообще, охотничий пёс, который чутьём нашёл в камышах потерянную дичь, радует охотника или должен быть наказан за то, что сделал это, не приметив воочию места падения птицы?

Но попытки насильно объединить несоединимое: архаического безусловного бога и условного бога новоевропейской философии, закономерно и неизбежно заводили в тупик.

«Кто станет отрицать, что делает во мне всё хорошее Бог? Но вопрос о том, внешний ли он, – опасен. Не могу ничего говорить про это. Он – всё, я – не всё, поэтому он вне меня. Но я знаю его только тем, что во мне божественно. Но это опасная и, боюсь, кощунственная метафизика» – Л.Н. Толстой «Спелые колосья» 1887.

Как говорится, «положение хуже губернаторского» – Толстой не представлял, как без бога запустить свою «философскую машину», но именно из-за развитого и ответственного философского самосознания уже не мог даже определить где он:…внутри или снаружи?!

Иногда у него просто «не доходят руки». Сколько потрачено усилий на препирательство с церковью в критике догмата божьей троичности – и снова «Бог» ему нужен всё для того же. Какое «нечто» он под этим понимал? Ведь в каждом положении «заковыка»: «…точно ли верю в то, что смысл жизни в исполнении воли бога?… И невольно ответил, что не верю так в этой определенной форме. Во что же я верю? спросил я. И искренне ответил, что верю в то, что надо быть добрым: смиряться, прощать, любить. В это верю всем существом» – Толстой Л. Н «Дневник» 30 августа 1900.

Тем более что если сам русский народ, всегда поражавший Толстого именно бессознательной верой, встречно предъявлял ему такого же бесформенного, «сверхатрибутного» бога, то почему не взять? Но, отбрасывая лишнее по экономии сил, он порой прибегал к аргументам уже недопустимо исторически упрощённым: «… Кое-что выписал – против троицы» – Толстой Л. Н «Дневник».23 апреля 1884.