Тогда-то она и связалась с Лютольдом фон Регенсбергом.
Историю матери Люба знала на зубок: часто утешала ее по ночам, вытаскивала ее из кошмаров и даже из комы, ведь Софья не раз пропадала во снах, избегая реальности. Но, несмотря на все это, Люба не испытывала ненависти к целой семье, лишь к одному конкретному человеку.
Возможно, она не восприняла полученную от матери информацию всерьез.
Во-первых, считала мать хрупкой, словно цветочек на русском морозе, а во-вторых, какая разница, что было в прошлом, если в настоящем ей клянется в любви главный красавец университета, такой же перспективный и талантливый, как и она сама? Ну да, семья красавца замешана в кровавой истории с охотой на мыслителей, а отец мстителен и неприятен, но жить с ним Люба не собиралась и любить его тоже. Она собиралась создать свою семью и установить в ней свои правила. Все складывалось как нельзя лучше, и молодая Люба считала себя выше глупых предрассудков. Сыновья не отвечают за отцов, и уж тем более не отвечают за прадедов и охоту на ведьм.
— Если коротко, была я идиоткой, повелась на смазливую рожу и сладкие речи, — поразила острой самокритикой бабушка. — Фон Регенсберги, чтоб их… все красивы, словно дьяволы во плоти. Другие в этой семье не рождаются.
Любу пригласили на званый ужин в настоящий замок, который выглядел, словно музей с рыцарскими доспехами, каменной кладкой, тайными ходами и портретами далеких предков, что взирали со стен темными взглядами. Во время ужина среди этого великолепия красавец-Лютольд упал на одно колено и позвал Любу замуж. Она согласилась, от счастья едва держась на ногах. Но Лютольд пообещал носить ее на руках всю жизнь, так что не страшно. И портреты на стенах, они тоже не страшные, особенно если на них не смотреть, а любоваться только идеальным женихом. Так и парила Люба на крыльях любви до самой ночи, пока не вышла подышать, ведь уснуть никак не получалось от избытка эмоций. Жизнь только начиналась, и как хорошо начиналась!
И стала Люба свидетельницей пренеприятного разговора.
— Я сделал, как ты велел, — бормотал ее прекрасный жених, нервно вышагивая по саду. Рядом с женихом стоял его отец, тот самый Улрих, немолодой уже, но по-прежнему привлекательный и так похожий на Гереона фон Регенсберга, если верить висящему в гостиной портрету. — Притащил эту русскую в дом, пообещал на ней жениться. Но не заставляй меня отказываться от Паулины! Я ее люблю, а к этой… боже, она отвратительна! Тощая, длинная, холодная, с дурацкой косой… одно слово – русская, — он выплюнул слово, точно грязное ругательство.
— Она мыслитель из Орловых! Ты хоть представляешь, насколько сильна их семейная ветвь? Нам повезло, что она оказалась без защиты семьи и теперь в нашей власти. Заделаешь ей побольше детей, и после можешь быть свободен. Хоть с Паулиной живи, хоть с Августиной, плевать. Главное – будущие фон Регенсберги. Будущие мыслители. Каждое поколение должно быть сильнее предыдущего, а кровь Орловых обеспечит нам не шаг вперед, а скачок! Мы должны быть лучшими, семья превыше всего. Посмотри на де Крюссолей или де Веласко – нам есть, куда стремиться и с кем бороться за власть.
— Много детей? С ней?! Как ты себе это представляешь, папа?!
— Молча, сын, молча.
По словам бабушки, в ту ночь она наслушалась всякого, ведь подслушивала долго, а красивый женишок оказался словоохотливым малым. И больше всего она хотела выйти из-за угла и выцарапать Лютольду его голубые глаза-озера, в которые так любила нырять, выдернуть его густые золотые волосы, которые ей так нравилось перебирать, но Люба сдержалась и молча ушла в комнату. Поутру спокойно собрала вещи и покинула мрачный замок. Лютольду сообщила, что передумала. А чтобы он, гонимый отцом, не слишком напирал, спешно вышла замуж за однокурсника и лучшего друга, Георгия Герасимова, и неважно, что он был материалистом.
