Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память - страница 31

– Да опомнись, Серега, ты что?! Ты же бочку открывал, весь серой краской облился!

Но он уже в иных пределах, в иной зоне, сумеречной и недоступной доводам разума, человеческому голосу.

– Был тебе Серега… а стал Серый!

Все, все так бездарно и глупо кончалось! Прощай комсомол и футбольная команда! ДНД и очередь на квартиру! Отдельное «прости» Доске почета. Но странно, у двери замаячили две неестественно высокие, молчаливые фигуры в балахонах. Некто в черном шагнул вперед, из широкого рукава его одеяния, как ручная молния, взвилась удавка, захлестнулась на горле обезумевшего. Неизвестный палач вздернул тщедушное тело горе-маляра, засучившего ногами, забулькавшего серой пеной, пузырями из перекошенного рта… Топор отлетел в дальний угол.

«Клара… Клара…» – хрипел, словно каркал Серега, судорожно цепляясь за горло. Гигант разжал хватку, тело несчастного сползло, сникло у его ног. Брезгливо отер ладони, оставляя на балахоне серую слякоть.

Второй пришедший стоял не пошевелившись, скрестив руки на груди, как воплощенное Возмездие. И вдруг грянул глухо из-под капюшона, скрывающего голову:

– Разбери этот скворечник! Доски наши верни в спортзал! И не бузить здесь! Иначе… мы еще вернемся.

Они еще вернутся… служители своей могущественной покровительницы, Богини Истребительницы Демонов.

«Да сегодня же воскресенье… они как раз занимаются, точно…» – припомнил он, едва не теряя сознание от пережитого. Эти двое, повернувшись, вышли, прикрыв дверь, но словно оставив тень своего зловещего присутствия.

Из намертво сомкнутых пальцев Сереги с трудом удалось выдрать клеенчатую бирку с расплывшейся надписью «Клара», сделанной чернильным карандашом. Оборотень скрывался в скелете из биологического, приняв его образ. Пришлось заколотить это учебное пособие в глухой ящик, свезти в крематорий и предать огню… Что и сделала, не разводя никаких формальностей, администрация сего скорбного учреждения, припугнутая секретчиком.

И если она видела облака… проплывающие, клубящиеся, мгновенно меняющиеся, словно вылили в воду пузырьки разноцветных чернил – то ее несло под их отражением на стеклянной панели реки. Спасительный лучик мерцал, пробиваясь к ней и касаясь, высвечивая то могилку русской печальницы, то театральную сцену, то пламя костра… Сейчас сдавит грудь, легкие не выдержат, лопнут, вверх на мгновение скользнут искры, тут же погаснут, осыпятся мертвыми светлячками. Некто, в чьей чужой настойчивой власти она оказалась, перестав принадлежать себе, бешено закрутит колесико настройки, вывернет за самый край вещания, где обрываются, замолкают все станции…

Опускалась под одуванчиковой сферой парашюта из гаснущего света, тепла, оставшегося там, за пределом, великолепия. Но играющее зеркальное пятнышко скользило перед ней – монетка, брошенная кем-то на счастье, золотистый кружок, пламенеющий солнечный диск, острие светового конуса, пробившего тугую толщу, ставшее бликующим зеркальцем… Может, она заглянула в него?

Она поймала этот кругляшок, прихлопнула ладонью! Аварийная кнопка. Сигнал тревоги… что-то толкнуло вверх, к кипенному облаку воздуха – оно вошло в нее полностью, исчезнув с неба, растаяв. Увидела: по водам к ней шествовала фигура, расталкивая от стоп стекловидные буруны, взбивая волны в многоцветные клубы… облаченная синим туманом… в венце тонкого золотящегося полукруга… Взмахнув широким рукавом-крылом, необъятным, в полнеба, – пришедший (явившийся?) выпустил в мир темного ангела. Из солнечного ветра над рекой – другого рукава-крыла с излучиной, блеском вод, серебряной филигранью тальниковых зарослей, – скользнул в мир светлый ангел… Вода вокруг нее забурлила.