Косотур-гора - страница 10

Повернувшись несколько раз с бока на бок, Степан поднялся. Натянув сапоги и набросив пиджак на плечи, вышел во двор. Серко коротким ржанием встретил хозяина и ткнулся мягкими губами в оттопыренный карман. Оттуда струился еле уловимый аромат – кусок капустного пирога, взятый еще из дома.

– На, хитрюга, от тебя не утаишь! – Степан протянул на ладони расплющенную стряпню. Пощупал мерину брюхо. Сухой.

Луна ушла на закат. Проходя по двору, Степан не один раз натыкался на различный хлам, полоска света, пробивающаяся из щелки ставен одного из окошек, выходящего во двор, послужила ему спасительным маяком.

«Марфа отбивает поклоны или странники грехи замаливают», – подумал он, сообразив, что свет струится из молельни. Бесцельно, любопытства ради, он шагнул к двери столярки, из которой вел потайной ход и устроена была лестничка в молельню. Пискнула половица, Степан на мгновение затаился, потом рука нащупала верстак, пошел, шаря по стене, наткнулся пальцами на проем неплотно запертой двери. Осторожно потянул ее – ручки не полагалось: дверь открывали изнутри, и люди выходили через столярку во двор, далее в огород, примыкающий к Миасс-реке.

Дверь подалась, по глазам неожиданно резанул неяркий свет. «Увидят, переполошатся!» – мелькнуло у него, но переполох в душе произошел у Степана.

– Осподи, пресвятая мать Богородица! Не вводи мя в искушение! – прошептал он, и как завороженный смотрел на видение.

При свете лампады, освещающей лики святых и свечки на столе, по потолку домашней церкви колыхалась расплывчатая тень. Спиной к иконам и боком к выходу сидел лохматый мужик, склонившись к сидящей на его коленях девке в ночной сорочке. Не тень вовсе, а явь! На столе – бутылка, на блюдечках – закуска, конфеты в бумажках.

Степану надо бы уйти от соблазна, не видеть сатанинские игры, но какая-то неведомая сила и что-то знакомое в фигуре полуобнаженной девки удерживало его. Но он-то, он тоже хорош! Видна лишь кудлатая голова с бородищей. Лапает её груди, целует. Не сон ли это? Нет, все наяву!

Давно уж, еще несмышленышами-мальчишками они с соседом Генкой бегали смотреть сквозь кусты одевающихся девок на берегу после купания. Тогда было жгучее любопытство и только…

Теперь он узнал ее, Лизавету. Так близко её манящий смех. Но кто же с ней? А тот вдруг выпрямился и потянулся за конфетой, развернул её и сунул в открытый рот Лизавете… «О, господи!» – закрыл себе рот рукой Степан. «Нет – нет! Не может быть!» А её игривый голосок тихо, почти шепотом:

– Умасливаешь? А не боишься чистилища, женишок? – спрашивала она и с дразнящим смешко́м брала в кулачок его бороду. – Всю подергаю! По одному волосику… А без бороды – в рай не пустят!

– Покаюсь – пустят, ягодка сладкая моя! Не греша, не спокаешься. Хы-хы! – удивительно знакомым рыком отвечал «женишок». – Избранника божьего пустят! Твой грех – мой грех! Ежели сговорчивей станешь, спину в поклонах сломаю, лоб расшибу!

– Молись и кайся! Прежде чем лапать, молись и на подарки не скупись. А то сунул конфетку, и будто ладно. Ты потряси кержачков – они податливы…

– Грешен, каюсь! Оказия должна быть! Есть кое-что и для тебя…

– Не Степка ли привез?

– Приехал? Дрыхнет поди! Как бы оплошки не вышло…

Сомнения больше не было – дядя Миша. Он – начетчик, наставник и учитель, отец Михаил. Час назад Степан не обратил никакого внимания на Лизавету, но теперь, сто́я за дверью, воспылал к ней желанием, и дядю готов был бить и душить в приступе ревности. Не скрипни вдруг дверь, Степан бросился бы в молельню. Боясь быть обнаруженным, он скаканул по лестнице в темноту столярки и замер, прижавшись спиной к стене.