Разорвет и уничтожит.
Вместе с товарищами.
Скоро.
Оттого ли, что в самодельных тетрадочках воздух, атмосфера, душа – моя душа тянется к его с такой силой, как редко случалось, пока был жив. Не давал. Не давался. Возможно, и рад был бы, да тот же панцирь, но несравнимо крепче ороговевший, чем у пигалицы, составлял неодолимую преграду. Душа с душою говорит спустя вечность, и спустя вечность я понимаю, на какой почве произошел Октябрьский переворот, и нет у меня ни ярости, ни злости ни в чей адрес, ни в царский, ни в большевистский, ни в красный, ни в белый, а одно горчайшее сострадание к судьбе России, к судьбе человека в России, и одна бессильная мысль: суди их Господь.
Или сильная.
20.
Вычитала названия сел в Нижегородской губернии. Поначалу губерния называлась Нова города Низовские земли.
Погибловка (советская власть переименовала в Садовое),
Тер-Клоповка (Вишневка),
Несытово,
Позорино (Лебяжье),
Дурашиха,
Вздернинога (Орехово),
Разгильдяевская,
Холуй,
Грехи,
Заглупаево.
Те села хоть через одно переименованы.
А эти так до сих пор и называются:
Худобабкино,
Гибловка,
Грабиловка,
Свиреповка,
Горюшки,
Карга,
Кобелево,
Содомово (их несколько).
Единственное Растяпино стало Дзержинском.
Вот и всё. Всё тут. И характер народа, и социальное его расположение, и прошлое, на почве которого возросло будущее.
21.
За участием в Первой мировой последует участие в Гражданской, за Гражданской – через двадцать лет – участие во Второй мировой. Отец давно не подлежит призыву, не крестьянин, не кузнец и не солдат, пятидесятилетний сотрудник Института истории Академии наук СССР. Москва держится на волоске. В ряду многих сродных, он уйдет добровольцем на фронт. Война у них в крови, ибо они защитники. Идеалов, народа, Москвы, Отечества. Откроется старый туберкулезный процесс, температура сорок, горлом пойдет кровь – его отправят в госпиталь, а оттуда спишут как нестроевого и никакого. Вместе с институтом он эвакуируется в Алма-Ату, куда и мы доберемся по вызову из нашей башкирской эвакуации.
Ученые, артисты, балет Большого театра – все расселятся рядом.
Пигалица заделается артисткой. Отправится по госпиталям петь песенки раненым.
Скромненький синий платочек падал с опущенных плеч, ты говорила, что не забудешь наших взволнованных встреч. С берез, неслышен, невесом, слетает желтый лист. Старинный вальс «Осенний сон» играет гармонист. Вздыхают, жалуясь, басы, и будто в забытьи сидят и слушают бойцы, товарищи мои. Темная ночь, только пули свистят по степи, только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают.
Тощая птица пяти лет отроду старательно тянет мелодию, повесив нос, зная, что должно быть грустно, да ей и так грустно от грустных песенных слов, раненые слушают, смеются и плачут, отчего они смеются, пигалица не знает, а когда плачут, говорит то, чему научили медсестры: не плачьте, поправитесь и поедете обратно на фронт защищать родину. Многие без рук, без ног, но пигалица убеждает их, что они встанут в строй, так как без сомнения плачут они постольку поскольку недовоевали. Бойцы смеются и плачут еще пуще и закармливают пигалицу огромными красными яблоками апорт, гордостью казахской советской земли.
Через сколько-то лет пигалицын отец защитит докторскую под названием «Советизация казахского аула». А еще через сколько-то бывшая пигалица в качестве приглашенного профессора проведет семестр в Илли-нойском университете. Студентка по имени Алисия сообщит, что пишет диссертацию по современной экономике Казахстана. Профессор упомянет работу отца. Студентка воскликнет: really?!
