Тропинка метнулась к бамбуковой роще и выскользнула из сельвы. Красный свет закатного солнца ударил в глаза, и Вероника, словно с разбега, наткнулась грудью на тугую лиану. Внизу, совсем близко, у подножия пузатого холма, лежала деревня. Перепрыгни через ручей, дай ногам волю – и ты дома.
Но деревня молчит. Замерла, будто ее до самых крыш вместе с людьми и коровами залили воском. Никогда Вероника не видела ее такой. Людей не просто не видно – они здесь не чувствуются.
Листья на деревьях дрожали, а ветки не качались. Вероника сделала шаг вперед и только сейчас, наступив на прогоревшие коренья, заметила у деревни черные пятна выжженных посевов и поваленные, искореженные на краю леса деревья. Нет, крестьяне не жгут лес так неосторожно. Отвоевывая у сельвы землю под поля, они никогда не дадут огню перекинуться на посевы. Огонь разжигают подальше от деревни, ему не дают подняться и набрать силу – он мерно стелется по земле, пожирая сорную траву, сухие ветки, разгоняя змей и грызунов. Кустарник вырубают заранее, а большие деревья валят и на волах перетаскивают к домам.
Отец не вступил в крестьянский кооператив. Почему? Этого Вероника не знала, да и никогда не задумывалась. Отцу, которого в деревне считали гордецом, виднее. Новая власть, тем не менее, дала ему денежную ссуду, землю и право на вырубку леса. Ранчо отец построил из тесаных досок. Оно было ближе других к лесу. Красной черепицей – каждая напоминала корытце величиной в две ладони – покрыли крышу. Подходя к ранчо, Вероника обрадовалась горке битой черепицы у бамбуковых деревьев. Это Сесар перетаскал ее сюда, намереваясь строить дом для своего пса. Вероника долго разглядывала горку, боясь поднять глаза.
У входа в дом на обрубке бамбука торчала мертвая коровья голова.
Зеленые мухи густо облепили широкие коровьи губы и остекленевшие глаза с пушистыми ресницами. Когда-то мягко касаясь губами ладони Вероники, корова слизывала зерна кукурузы. Молока она давала совсем мало, но отец не торопился пускать ее на мясо.
Что же здесь произошло? Память не могла помочь девушке. Снова заныла рана. В розовом тумане слышались гортанные крики контрас, всплывало бледное, с упрямо насупленными бровями, лицо отца, далекие и близкие выстрелы. Вероника топталась у входа, и битая черепица теперь ей виделась горкой загустевшей крови.
Мыслями о черепице, о корове, о пугающей тишине в деревне Вероника пыталась заслониться от надвигающейся потери, грядущего горя и одиночества. О том, что отца и брата Сесара на ранчо нет, ей сказали в госпитале врачи. Люди они серьезные, умные. Но как было этому поверить? Как это возможно, если они были всегда? Сбежав из госпиталя, Вероника была убеждена: стоит только пробраться через сельву, перейти Дальние Ручьи, не испугаться – и семья Альвареса снова будет вместе. Правда, отец, получив землю, жаловался, что их мало. «В семье, – говорил он, – должно быть много рабочих рук». Однажды он раскрыл чемодан и достал мамино свадебное платье. Потом внимательно посмотрел на дочь и под смешки Сесара произнес: «Через год оно будет тебе впору».
Когда на ранчо никого не было, Вероника тайно мерила мамино платье. В маленький осколок зеркала увидеть себя всю в белом наряде было невозможно. А представить, какая она, – очень даже просто. На деревенской фиесте, сразу после сбора маиса, не один парень сказал ей: «Ты красивая».
