Читать онлайн Эдуард Коридоров - «Красный» рейс. Сборник небывальщины

© Эдуард Коридоров, 2021

ISBN 978-5-0053-6510-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Утин привык моментами смотреть на себя как бы со стороны. Он нависал над собою, он и стремительно, и безошибочно заглядывал в душу невысокой молчаливой жертвы, которая, замерев, ожидала приговора. Называлось это – ставить диагноз. Сегодня утром диагноз гласил: радость. Утин рад был проснуться один в огромной постели, и рад был еще, что поднялся, по причине выходного, позже обычного – в семь утра.

Готовить не хотелось, ноги так и несли его в гараж. Утин открыл две банки гречневой каши, вывалил содержимое в сковородку, усмехнулся, прочитав на этикетке, что к каше прилагается мясо: «Однако, праздничек у нас намечается!». И побежал умываться, пока подогревалась каша.

Есть он не стал. Кашу утрамбовал, как обычно, в два пластиковых контейнера – их он вымыл с вечера. Распечатал упаковку спичечных коробков, вытряхнул из каждого спички. Пустые коробочки из-под спичек и контейнеры с кашей убрал в сумку, оделся и, стараясь не шуметь, повернул колесико замка. Тут же с легким смущением поймал себя на мысли: от кого прячусь-то?

Жену Утин на днях наконец-то выпроводил. За последние месяцы, те месяцы, которые он почти безвылазно проводил на работе (а теперь прибавилась и обязательная программа в гараже), жена стала ему обузой. Дети выросли, жили отдельно. Говорить с женой Утину было не о чем. Она пыталась ввязать его в бестолковые, нервные разговоры то о Боге, то о здоровье. Это бесило Утина. Грубить в ответ он не мог, просто уходил к себе и запирался. Его интерес, его жизнь были не здесь, не в этой запущенной темноватой квартире с вечно бормочущим телевизором. Утин долго надеялся, что жена почувствует нарастающую безысходность совместного проживания. Что однажды соберется и куда-нибудь уедет. Но каждый раз, вернувшись поздним вечером, он видел ее приземистую располневшую фигуру и слышал постылое бормотанье. Пришлось действовать. Пожертвовать выходным, разыграть спектакль. Утин купил водки, напился – чего не позволял себе годами – и, якобы с пьяных глаз, выставил жену с вещами за дверь. Мутноватый осадок на душе быстро растаял. За жену он был спокоен – не пропадет, дети ее не бросят. А детям он на все их вопросы отвечал коротко и правдиво: «Надоела!».

И на работе он рассказал о расставании с женой, не дожидаясь, пока расползутся слухи. Утин, правда, выдвинул туманную версию: дескать, он теперь сильно занят новыми проектами и не может уделять семейной жизни достаточно времени и сил. Долговязый Мишкин, конечно, не замедлил громогласно откликнуться на эту новость: понятненько, значит, Утин нашел себе молодую любовницу. Действительно, с некоторых пор Утин, едва рабочий день закончится, – и прочь от душевных посиделок с соратниками, прочь от перемывания корпоративных косточек… Бегом-бегом, и убегал – в неизвестном направлении! Мужской состав сотрудников, как водится, чесал языки в курилке на входе в офис, под помпезной мраморной табличкой «Закрытое акционерное общество «Галера». Выступали верзила Мишкин, очкарик Бородин, и даже Петров, заместитель Утина, вставлял словечко. На роль утинской любовницы коллеги единогласно назначили незамужнюю секретаршу Катюшу Бабаеву – по причине ее выдающихся форм. Записные ораторы неделю склоняли Бабаеву на все лады. Их приходил послушать, одобряя самые невероятные версии, директор по безопасности Николай Петрович. Он-то и докладывал Утину о дебатах. Утин слушал Николая Петровича вполуха: пусть думают что хотят. Но вообще-то версия относительно романа с Бабаевой понравилась Утину. Он пошел сплетникам навстречу – выписал секретарше большую премию. «Теперь и она поверит, что у нас любовь!» – позлорадствовал Утин, подписывая премиальный приказ.

Утин знал за собой силу, какую дают человеку не должность, а опыт и самодисциплина. Он способен был перемолчать, подавить любой спор. Одно его слово, тяжко упав на весы, ошеломляло, усмиряло, подчиняло себе людей. А молчание – вообще ввергало в панику. Тем удивительнее было Утину наблюдать себя со стороны по пути в гараж: уж он и ругал себя, и сдерживал, да все равно ускорял шаг. Это даже нетерпением назвать мало, сурово гремел сверху Утин-диагност, это вожделение какое-то. Маленький Утин здесь, внизу, поджавшись, вину свою признавал бесстыдно и покорно: да, он вожделел эти тайные походы в гараж. Он ракетой пересек залитую щедрым июльским солнцем, разбитую, безлюдную улицу Венгерских Коммунаров, влетел в Переходный переулок, и осталось ему миновать вечно спящую базу горноспасателей и углубиться в гаражный массив. «Да, я могу ничего не хотеть! – говорил себе Утин. – Но имею же я право не хотеть и этого!»

Автомобиля он не держал: хватало служебного. Гараж был его мастерской, его святилищем, а теперь еще и тайной. Здесь годами не выветривался запах клея и краски. У стены, словно корабль на вечной стоянке, мрачно громоздился обширный верстак. На верстаке и на полках окрест разложены были в идеальном порядке разнообразные инструменты и материалы – пластик, металл, дерево, стекло, детские конструкторы, модели, фигурки солдатиков… Утин мастерил миниатюры – десятки этих композиций покоились здесь же, в гараже, на застекленных витринах. Это свое занятие он с иронией окрестил – варганить геополитику. Вот нумидийцы Ганнибала теснят римскую конницу при Каннах, скоро начнется резня… Вот Сталин, откинувшись в кресле, с благодушной улыбкой выслушивает союзников в Тегеране… Вот воинство князя Александра встречает тевтонов копьями, сулицами и рогатинами… Судьба мира во все времена зависела от нескольких фигурок на доске, она была и остается в руках тех, кто готов вести за собой, готов оторваться от залитой кровью земли и разглядеть будущее. Утин положил сумку на верстак, скользнул взглядом по знакомым фигуркам – нет, не они теперь заставляют его сердце стучать так, что эхо гуляет по темным углам гаража! И пылью подернулась, потухла и, кажется, сама теперь себя стыдилась недоделанная композиция, сдвинутая на край верстака – батальная сцена кампании 1812 года, сражение под Смоленском.

А как раньше любил Утин эти неспешные труды, конструирование утерянных, забытых смыслов и обстоятельств! Из маленьких кусочков ткани, металла и пластика является вдруг самонадеянный римский консул Гай Теренций Варрон, и ты, примеряя ему кирасу, знаешь наперед, какой ужас исказит это надменное лицо, когда падут римские легионы, увлекшиеся избиением галлов и иберов. А мастеря из глины сталинскую трубку, представляешь, как неторопливо и весомо вычерчивала она новые границы по карте Европы… Вынимая из небытия вождей прошлого, Утин проживал их триумфы и падения, как собственные. И порою даже вскрикивал от радости или отчаяния – только в гараже, только в своем уединенном убежище, вызывая из небытия славных мертвецов, он мог побыть немного самим собой.

Утин-диагност усмехнулся и задернул шторки – а маленький Утин, ворвался в гараж и, ликуя, ловко задвинул засов, сдернул ветровку. Двинул рубильник на электрощитке – лампы дневного света, специально установленные им не так давно, озарили помещение мощно и торжествующе. Утин бережно вынул из сумки на верстак теплые контейнеры с кашей. И уж совсем осторожно выкатил вперед, на себя, спрятанную под верстаком чуть выше уровня пола тяжелую стальную платформу.

На платформе возвышалась уложенная плашмя огромная коробка из-под холодильника – не коробка, а огромный вместительный короб, – Утин приволок ее с близлежащей помойки. Сверху она была накрыта самодельной картонной крышкой с аккуратно, в шахматном порядке, прорезанными круглыми отверстиями. Снизу коробка была по всему периметру тщательно, в несколько слоев обмотана скотчем – особенно нижние углы ее.

Утин тихо приподнял крышку и поставил ее рядом. Внутрь коробки хлынул свет. Утин встал на колени и наклонился над открывшимися недрами, стараясь, чтобы не падала на них тень от его головы.

Внизу, на дне коробки, как в горной долине, увиденной с высоты птичьего полета, лепились друг к другу неуклюжие маленькие строения из спичечных коробков, веточек, соломы, бумаги и черт знает из чего еще. В центре зияла площадь, украшенная карикатурной кривоватой колоколенкой, которую венчал, словно заправский колокол, тусклый бубенчик с болтающейся нитью. Рядом с колоколенкой стояло блюдце – Утин долил в него немного свежей воды из принесенной с собою бутылки. Едва только свет озарил этот кустарный городок, невесть откуда понесся гомон, напоминающий зуденье стаи комаров, и вдруг из скопища спичечных строений выбежало на центральную площадь коробки удивительное существо – человечек ростом с половину спички. Он ринулся к колоколенке, схватился за нить и принялся раскачивать бубенчик. В тишине гаража раздался отчетливый серебристый звон, и Утин, скупо улыбнувшись, впервые за весь день произнес вслух то, что прозвучало сейчас у него в душе:

– С добрым утром, страна!

Он зачерпнул из контейнера несколько ложек гречневой каши и горкой высыпал посреди площади. Придвинул низенький табурет, уселся и сам стал есть кашу из контейнера, продолжая посматривать в коробку.

Из игрушечных жилищ выбрались толпы человечков – они направлялись к площади. Около гречневой горки расхаживали несколько человечков – блюстителей порядка, они комариными, едва слышными голосками командовали толпой, и та дисциплинированно выстраивалась в очередь. Обитатели коробки один за другим подбегали к каше, хватали одно-два зернышка и волокли кто куда. Одни тащил еду домой, другие ели прямо на улице. Некоторые, как только расправлялись со своим зернышком, снова становились в очередь. Но таких было мало – жадничали в основном человечки преклонного возраста. Передвигались они еле-еле, опираясь на едва заметные палочки-подпорки, а ели очень быстро. Человечки помоложе, насытившись, напившись воды из блюдца, весело брали друг друга за руки и устремлялись к правому верхнему углу коробки. Там Утин уложил, одну возле другой, несколько поролоновых губок для мытья посуды – это был «сексодром», место для размножения утинского народца. Человечки взбирались на мягкую поверхность этих губок, залезали под опрокинутые днищами кверху спичечные коробки и там предавались приятной процедуре продолжения рода.

Неподалеку от «сексодрома» располагалась еще одна популярная в народе территория – картонная крышка от обувной коробки, заполненная землей. Землю Утин брал прямо у гаража, она быстро зарастала сорняками, и представляла собой для человечков настоящий парк. Небольшой, в рост человечков, заборчик делил эту территорию на две равные части. Заборчик Утин смастерил и установил самолично, а человечки обустроили два входа с двух противоположных сторон, да еще сделали у этих входов нечто вроде транспарантов из спичек и кусочков бумаги. На бумаге виднелись какие-то знаки. Один вход предназначался для человечков мужского пола, второй – для женщин. Здесь обитатели коробки справляли нужду.

В противоположной стороне Утин разместил старый фотокювет, заполненный песком. К нему уже потянулись от игрушечных домиков вереницы человечков, несущих на плечах нечто вроде свертков. Добравшись до песка, человечки выкапывали углубления, помещали туда свертки, забрасывали их песком и устанавливали в этом месте памятник-спичку. За несколько дней кювет обрастал спичками, как еж иголками, и Утин менял в нем песок – ему, кроме того, приходилось менять и землю в парке-туалете.