– В чём смысл этого рисунка? Может быть, это какие-то нечистые знаки? – спросил кто-то из монахов.
– Я думаю, нет. Смысл в том, что люди бывают двух типов – крестики и нолики. Кто не несёт свой крестик, тот превращается в нолик… Я так думаю, – высказал мысль Брутилов.
– Побойтесь Бога, Кирилл Петрович! – предостерёг философа Мельхиседек. – Это детская игра. Так на селе дети играют – рисуют крестики и нолики рядками. Игра просто…
– А зачем тогда она здесь? – недоумённо спросил у игумена монах Евлогий.
– Не знаю, не знаю… Пока велю вызвать полицию. Ничего на месте преступления не трогать! Никому из обители не уходить, стеречь все входы и выходы! Завтра приедет сыщик, даст Бог, всё разрешим. Утро вечера мудренее.
Утро после убийства выдалось яркое, праздничное. Всё в природе ликует, словно не произошло ничего. Солнце похаживает по дворам барской походкой, бьёт тяжелой ладонью по крепким хребтам бревенчатых домов, яростно звенит на металле конских подков.
В полдень завершилась служба. Кирилл Петрович вышел из храма, погружённый в глубокие размышления. Его окружила монастырская братия: Мельхиседек, ещё несколько священников, не участвовавших в службе, и монахи.
– Я вижу, вы прямо не смотрите, куда идёте… Интересно, о чём таком интересном вы думаете? – спросил у гостя игумен.
– Интересно мне, как это произошло… – проговорил Брутилов задумчиво. – Я о вчерашнем убийстве. Хочу эту загадку разгадать.
– Ой, ради Бога, Кирилл Петрович, не лезьте в это дело. Не ваше это, – замахал руками Мельхиседек.
– Я много раз разбирал такие истории ещё там, в посольстве, – объяснил Кирилл Петрович. – И этот случай мне интересен. Если подумать: что мы знаем? Есть у нас тайные знаки, крестики и нолики. Был крик юродивого. Есть следы горбуна у клумбы. Кого подозревать? Емельку? Алёшку? Кого-то ещё?
– Ой, не беритесь за это дело. Говорят, должен прибыть сыщик из столицы. Брином зовут. Он всех на чистую воду выведет… – вторил Мельхиседеку отец Иосиф, сухой, высокий священник с длинной бородой.
– Брин? Иван Ильич? – удивился Брутилов. – А я его знал, мы с ним вместе учились в Царскосельском лицее.
– И что? – заинтересовался игумен. – Что это за персона?
– Превосходнейший мозг. Честнейший, неподкупный человек. Но… как бы это вам сказать… – замешкался гость монастыря, – это… вольтерянец убеждённый.
– Вольтерьянец? – переспросил отец Иосиф, теребя тонкими пальцами бороду.
– Да-да. Не верит он в русского Христа. Верит только в науку. И в свои силы.
– Так если он неверующий, он ничего у нас не поймёт, – вздохнул священник.
– Почему это? Он много чего понимает… Лучше всех учился. Первый в выпуске. Я, грешный, четвёртым сверху был… – с ностальгическим выражением лица вспомнил Кирилл Петрович.
– Не говорит это ни о чём… Умные люди тоже дураками бывают. Вот теперь приедет наводить у нас порядок – и как с ним быть? – насторожённо спросил сам у себя коренастый игумен.
– Да, да. Не раскроет ли он чего лишнего? – поддакнул ему долговязый отец Юлиан.
– А у вас есть ещё что-то лишнее? Кроме убийства? Что-то похуже? – с иронической улыбкой спросил философ.
– Нет, нет, конечно… Молчите, отец Юлиан. Много болтать языком вредно… – остановил беседу Мельхиседек.
– Да, я тоже не люблю многоглаголания. Довольно мы говорили. Я, пожалуй, пройдусь, – бросил Кирилл Петрович, направляясь в сторону от духовных лиц.
