Перед носом возникает головка белой гвоздики. Оглядываюсь – Марька. Тут как тут со своей дурацкой Церемонией Белых Гвоздик. Люди обходят яму в черной земле, каждый бросает в нее горсть. Я делаю пару робких шагов вперед, вытягиваю шею, но вскоре понимаю, что не смогу: панически боюсь поскользнуться и свалиться туда. Прости, Арин, я не отправлю тебе последнего земного привета. Аринкина мать берет ком, рыдая, подносит к губам, целует и нежно отправляет вниз – как будто это не мерзлая глина, а ее собственное сердце. В изнеможении закрываю ладонями лицо, тонкий листок гвоздики щекочет нос.
– Это все ты виновата, – шипит над ухом. Потрясенно отнимаю руки: рядом стоит мелкая в капюшоне. Черная тушь размазана по щеками, глаза горят ненавистью. Эмка-художница, вот как мы называли ее. Под таким же именем она записана в Аринкином блокноте.
– Твоих рук дело, – выдавливает она сквозь стиснутые зубы. – Как если бы ты сама толкнула ее.
– Отстань от меня, – бормочу я. Звучит довольно жалко, однако Эмка отстает. Уходит в толпу, растворяется позади меня.
Неведомо откуда материализуется рука Марьки, хватает меня за рукав и тянет вперед. Черед гвоздик настал. Мы толчемся у могильного холма, уже засыпанного цветами, как стадо баранов. Марька живо всех распихивает, таща меня за собой, как на буксире. Понимая, что наш внезапный штурм Аринкиной могилы вызывает у родственников и присутствующих недоумение, я готова сгореть со стыда. Протиснувшись наконец к ограде, неловко кладу свой цветок. Аринкина мама ловит меня и прижимает к себе. В груди начинает клокотать, и, уткнувшись ей в грудь, захожусь в порывистых рыданиях.
– Как же так, Настя? Зачем она это сделала? Скажи нам! – шепчет мне в волосы тетя Наташа. Я отстраняюсь, утираю ладонями щеки и молча трясу головой: не знаю.
* * *
Люди начинают расходиться после того, как Аринкин отец сказал всем присутствующим слова благодарности и пригласил всех на поминки – в какую-то столовку. А чего я ожидала? Что они закажут ресторан? Нет, Аринка явно не пришла бы в восторг от своих похорон. Только кого это теперь волнует, кроме меня.
Снова иду одна, разглядывая вытоптанную до асфальта дорогу под ногами. Какое-то время рядом болтается Марька, но, видя мой решительный настрой на безмолвие, отстает. Поворачиваю на подъездную аллею, шагаю вдоль ряда машин. Я не знаю, с кем ехать в город, и в конце концов решаю отправиться на автобусе с институтскими, вон он, маячит почти у самых ворот, сливаясь с белыми сугробами. Впереди, в нескольких метрах от меня, машина Ваньки, они с Максом стоят около, Макс прикуривает сигарету, пряча огонек за ладонью. Замедляю шаг насколько это возможно, раздумывая, как именно мне пройти мимо них. Сделать вид, что не замечаю? Кивнуть? Остановиться для разговора? Но что именно сказать? Времени на решение не остается, они стоят прямо на моем пути. Наверное, лучше будет просто попрощаться на ходу и идти своей дорогой. Но Ванька смотрит мне в глаза и говорит:
– С кем едешь?
Я останавливаюсь и пожимаю плечами:
– На автобусе.
Ванька распахивает заднюю дверь:
– Садись, мы подвезем.
Не глядя на Макса, не помня себя от удивления, подхожу к машине и сажусь. Ванька улыбается, наклоняясь:
– Сейчас поедем.
И захлопывает дверь. В машине тепло и чисто, приятно пахнет освежителем. Радио тихо поет попсовую песенку. Повернув голову, вижу, что в машине я не одна. Рядом у правого окна сидит девушка.
