Говоря о мудрости, я вспомнил о своих размышлениях про почитание старших: “Знаешь, традиции же не за один год формируются. Мы ведь были кочевым народом тысячелетиями, – продолжал я свои рассуждения, – были мобильными, привязанными к своему роду, одним и тем же людям вокруг. Опыт жизни передавался не в школах, а от старших к младшим. Это как жить в малонаселенном или островном городке, где каждый знает каждого, потому что живут как будто одной семьей. Другой уровень отношений, не как в мегаполисах, где можно раствориться и обманывать людей одной и той же маской. А главное отличие в том, что авторитет был очень силен, потому что его было легко потерять, если у тебя душа темная. В замкнутом коллективе это же сразу вылезет наружу. Поэтому и воспитание было такое, с глубоким уважением к возрасту, авторитету. И если ты вдруг считал себя умнее, то мог отделиться со своей семьей и основать свой собственный аул, где ты был мудрейшим и вел свою политику. Так побеждала твоя правда”, – взглядом предлагаю Алине меня перебить, но молчанием она дала мне понять, что не теряет нити и внимательно меня слушает.
Я продолжил мысль тем, что с появлением школ в Казахстане, статус учителя был поставлен очень высоко, как и в других восточных культурах. Еще долгое время было престижным учиться на педагога, но само преподавание все дальше отходило от передачи жизненного опыта, знания традиций, природы, скотоводства, охоты и других аспектов, порой необходимых для жизни в тех условиях. Формальное образование победило, незаметно перекрыв канал передачи накопленного опыта. Мы потеряли способность передавать жизненные уроки поколений. Люди углубляют и умножают научные знания, но могут быть незрелыми во взрослых вопросах, наступают на одни и те же грабли. “Поэтому у меня до сих пор есть внутренний протест против восхваления возраста. Разве может быть мудрым поколение, которое не сохранило такую важную традицию? Если бы молодежь готовили ко взрослым проблемам, у нас была бы совсем другая судьба. За что почитать такое общество? Я думаю, что мужчина, который не передавал бескорыстно свои знания будущим поколениям, не может требовать называть себя аксакалом. Вот в этом причина того, что у нас не было хорошего образования. Одним словом тут определения не дашь”, – заключил я.
Пока мы шли какое-то время в тишине, давая себе возможность осмыслить сказанное, я невольно вспомнил эпизод из моей срочной службы в армии. Мы, парни от восемнадцати до тридцати с небольшим лет с разных регионов Казахстана, сидели в кабинете за партами в первые месяцы подготовки в учебном центре – прямо как в школе. Но теперь уроки отличались наличием мата и прочих военных терминов. Пухлый сержант лениво и подробно, нарочито монотонно объяснял нам разницу между правой и левой ногой, обещая, что если мы еще раз их спутаем, он привяжет нам к одной ноге яблоко, а к другой банан, и будет командовать: “Яблоко-банан! Яблоко-банан!”. Во мне тогда бурлила романтика приключений, я внутренне поощрял в себе уважение к званию и авторитету, а также необходимость подчиняться, дабы достойно пройти испытание повиновения, которое накладывал на меня этот период. В какой-то момент один из моих сослуживцев, что сидел между мной и сержантом, впал в немилость к нему из-за того, что переспросил плохо услышанное. Тогда сержант, продекларировав отныне называть его идиотом, обратился ко мне:
