– Вот видите, когда начали готовиться отметить Победу!..
Но вместе с тем я, как автор, был бы не прав, если стал утверждать, что в молодые годы (тем более в студенческие) Иван Трубилин полностью разобрался в хитросплетениях сталинской сельскохозяйственной политики, а тем более проблемах продовольственного обеспечения страны. В актовом зале Мелитопольского института рядом с изображениями вождей всегда висело еще два портрета: Мичурина и Лысенко, тогдашних корифеев, на научные разработки которых опиралась вся сельскохозяйственная наука.
Стоит ли говорить, что установочные лекции для первокурсников образца 1949 года были пронизаны восхвалением обласканного академика, лауреата и Героя Соцтруда Трофима Денисовича Лысенко, возглавлявшего в ту пору Всесоюзную сельскохозяйственную академию.
В молодые головы усиленно вбивалась мысль, что классовый водораздел всегда проходит по линии основных принципов повышения урожайности сельхозкультур, главным образом колосовых зерновых. Именно там формируется марксистско-ленинская позиция по отношению к главному злу, так называемой классической генетике, якобы подброшенной «на поле» успешно развивающейся социалистической сельскохозяйственной науки с целью воспротивиться воистину революционным преобразованиям, происходящим в недрах советской действительности.
Вчерашним школьникам разобраться в сути этой демагогии было не просто трудно, а невозможно, тем более, если у истоков «лженауки» стоял некий монах Августинского монастыря из города Брно по имени Иоган Мендель, вроде как даже немец по национальности. В СССР ко всем видам проявления религиозности, особенно в пору, когда на всех углах утверждалось, что «религия – опиум для народа», отношение было однозначно неприемлемое, а уж тем более в таком важном деле, как повышение урожайности. У советских студентов, всех как один комсомольцев, формировалась исключительно непримиримая позиция к религии, а уж тем более немцам. В сущности, так и было.
Большинство преподавателей сельхозвузов (в том числе и Мелитопольского) то и делали, что, не жалея аргументации, подчеркивали истинность марксистско-ленинских идей, высказанных «народным академиком». Так именовали Трофима Денисовича Лысенко, портрет которого стал обязательным атрибутом аудиторных помещений, от биологических классов средних школ до лекционных залов лучших вузов страны. А как иначе, если он твердо обещал создать чудо-сорта, что позволит радикально поднять урожайность всех культур методами, не требующими больших затрат. Этим и завоевал доверие самого товарища Сталина, который, говорят, несколько раз приглашал его к себе в кремлевский кабинет, долго и душевно беседовал.
У нас еще будет возможность поговорить о неистощимом на выдумки «академике из Карловки» (родовое село Лысенко), но в пору, когда юный Иван Трубилин только начинал осваивать профессию, он был искренне убежден (как, впрочем, и все), что массовая машинизация сельского хозяйства, помноженная на волшебные достижения «канонизированного навечно» Трофима Денисовича Лысенко, даст стране тот уровень продовольственного благополучия, о котором мечтает весь советский народ.
Увы, эти заблуждения еще не один год водили советскую биологию «по пустыне», когда идеологические установки шли впереди экспериментальных выводов настоящих ученых, нередко жизнью своей плативших за убеждения. Великий подвижник-селекционер Николай Вавилов, например, мечтавший накормить страну досыта, а умерший от голода в саратовской тюрьме в самый разгар войны – это как раз тот случай. Биология была, пожалуй, единственной наукой, где дискуссии на эти темы нередко заканчивалась реальными репрессиями…
