Кривые треугольники – 2 - страница 24

– Почему?! Почему?! – не сдержав напряжения, закричала Лаура.

– Ну, не надо так! – уговаривал Орландо, – Обещаю тебе, все будет хорошо…

– Нет, не будет! – закричала Лаура, не сдержав напряжения, раздраженно вырвав свои руки из его рук, – Не будет! Потому что ты лжешь мне! Ее ребенок – это твой ребенок! Я не могу и не хочу стоять между вами. Она никогда не вернется!

– Лаура, я не понимаю, что ты хочешь сказать, говоря о ребенке Синтии. – его лицо помрачнело, стало суровым.

– Не понимаешь, да? А что ты скажешь о своем испуганном глупом лице в тот момент, когда увидел Синтию?

– Я был удивлен! Но не напуган. Удивлен, что у моей красавицы жены подруга похожа на бледное, бесформенное привидение.

– Не смей! Слышишь, не смей даже словом чернить Синтию! Такой жалкой, бледной и бесформенной сделал ее ты, теми страданиями, которые причинил ей!

– Лаура! О чем ты? Я, в самом деле, ничего не понимаю. Я увидел Синтию сегодня в первый раз, здесь! Успокойся! Прошу тебя, солнышко, тебе нельзя так переживать. И уверен, зайчонок, что твой доктор не одобрит употребления алкоголя.

Орландо решительно попытался обнять ее, но Лаура проворно отскочив, ощетинилась, словно дикая кошка.

– Не смей меня называть этой сладкой, ничего не значащей для тебя чушью!

– Ну, зачем ты так, Лаура, я называю тебя ласково со всей любовью!

– Да? А всех остальных, кого так называешь, ты тоже любишь! Кассирша в магазине – лапонька. Молочница, которая приходит по утрам – кисонька. Служанка – солнышко. Жозефа – сокровище. А Клелия в особом почете – она малышка, малютка, зайчонок, и даже девушка, которая приносит почту – голубка! Да любую, хотя бы просто встречную, случайную прохожую ты готов одарить своей идиотской улыбкой. Шесть на девять, будто рекламируешь зубную пасту, и назвать чем-нибудь приторно сладким: цветочек, пушечек, котёнок, цыплёнок, слонёнок… – и тут она заметила, что Орландо весь трясется от смеха, который наполняет всю комнату бархатным баритоном, сладким и тягучим, как выпитое ею вино.

– Ты ревнуешь! – ласково осведомился он, поставив диагноз ее разъяренному состоянию.

– Вовсе нет! – гневно воспротивилась Лаура и, сморщившись, с преувеличенным отвращением в голосе, заявила.

– Какая мерзость! Мне просто противно от всего этого!

Лаура резко сорвалась с места и попыталась уйти, но он, перехватив ее за талию, страстно прижал к себе. Дикая, безудержная ярость охватила ее. И она набросилась на него с кулаками, нанося удары невпопад, суматошно, куда придется, со всей силой гнева, что накопился в ней. В начале он, словно играя, увертывался с язвительной улыбкой на губах от ее маленьких легких кулачков, но вскоре ему надоело это неуважительное отношение к его персоне, и он, перехватив ее запястья, с осторожной безжалостностью завел ее руки за спину, настойчивым кольцом своих рук прижимая к себе. Она со всей силы злости пыталась вырваться, но словно в смирительной рубашке, чем больше она сопротивлялась, тем неумолимее затягивался жесткий узел. Обессилев, Лаура обмякла и, если бы не его руки, твердо удерживающие ее, она бы упала. Нежно удерживая ее, он нашел ее губы губами. Она положила свои руки на его плечи, желая оттолкнуть, но вместо этого ее пальцы стали поглаживать стальные мускулы его предплечий, поползли вверх и зарылись в его мокрые после дождя, растрепанные, упрямые волосы. Неожиданное оглушительное чувство неги захватило все ее существо. И вопреки своему разуму, который, все еще продолжая сопротивляться, отчаянно протестовал, ее тело больше не подчинялось ей, оно, освободившись, с отчаянной гневной страстью жило своей собственной жизнью, собственными чувствами. Прильнув к нему, она чувствовала биение его сердца, ощущала каждый удар. Для нее больше не существовало настоящего, будущего и прошлого. Существовал только этот миг, когда нет ничего важнее, чем слышать, как ритм его сердца восхищенным трепетом отзывается в ее теле, чувствовать этот стук, отзывающийся пульсом в висках. В ней полыхал чудесный, оглушительной силы, огонь, сжирающий пожар, который сжигал все и вся и, очищая, вел в мир забвения.