Восемь лет, словно «ехал грека
через реку…», и мой вояж:
показаться, мол, жив калека,
так платите – с полвека стаж.
Целых 5 часов до Нью-Йорка
начитаться, и выспаться, и
наглядеться на снежные горки,
на застывшие в камне ручьи
ранним мартом. К средине апреля
отложить коль, картинка не та:
белым, палевым, розовым хмелем
наливаются кроны. Устав
поменялся в мгновение ока,
к настоящей свернуло весне,
где совсем не по теме – из окон
разнозубый пейзаж вдруг извне.
И туннельную скуку развеяв
под смирившейся толщей воды,
трешь глаза на безумном Бродвее,
где теряются напрочь следы
хоть какой-то особости – толпы
в мешанине жратвы и реклам.
Ты не то чтоб затерян – раздолбан,
вброшен, втянут и выкинут в спам.
Но чуть в сторону, выше ли, ниже
обезличенных кариатид —
Парк Центральный, студенческий Виллидж,
где заждался давно Мортон Стрит.
Не столкнуться, хоть поздняя осень
на двоих, но во дворик войти
и представить на миг, как Иосиф
нам навстречу… Да как ни грусти —
тень поэта лишь, Гудзон штрихами
передернет – вновь проза, как плоть,
вместо берега дикого – камень,
усмиренная серая водь…
Отмотав по музеям нагрузку
в этот полунедельный прогон
и отметившись в консульстве русском
у гебешников, снизивших шмон,
не жалеть о минувших утратах,
хоть не манит и здешний уклад
муравейника – к дому, к пенатам,
что на полках понурые спят.
