Все уничтожить? смолчать, сохраняя лицо?
брать на концертах цветы, притворяясь, что квиты?
может, начальной закончить, и дело с концом,
тайную рану потомкам оставив открытой.
Что-то внутри надломилось, в призые «держись!»
вдруг усомнился, в миноре борьбу отлагая.
«Пятая» шла от «Четвертой», такая же высь,
глубь погружения в бездну, но мука такая,
что не озвучить словами, а тут еще хмарь,
притормозила весна и любовь запропала.
«Первая» солнцем полна, но тогда был январь,
в молодость вера с надеждой вели поначалу.
Траурный марш теперь спутником – отклик войны,
как на холстах Верещагина – мертвым просторно.
В светлом, казалось, анданте рыданья слышны
жен, матерей под прощальные плачи валторны.
Что-то меняться должно: уже вальс – не вальсок,
тот, что тревожил студентиков в тесном манеже.
Годы работы, однако, уходят в песок,
сколько башкою ни бейся, а люди все те же.
Взмоешь над схваткой – один, как всегда, окаем
пуст, лишь застывшего зала упрек? ожиданье?
Просто решится загадка, маэстро: живем
лет еще 5 или 6, ну, а дальше – молчанье.
Вот он, последний порыв, на который скопил
столько любви и отчаянья – еле вмещает
сердце больное, душа поседевшая, пыл,
что поубавился, в сваре житейской мельчая.
Песню дороги в «Шестой» начинает фагот,
дальше на детство и юность откликнуться скрипкам,
молодость вальс отыграет, признанье, почет —
все промелькнет, самосуд не смущается пыткой.
Будто заказанный марш преступил апогей —
строй одноликих двуногих гремит сапогами,
смолкли дневные свирели – сквозь мрак у дверей
призрак, не призрак… Дареный заступник не с нами.
Но тут не реквием вовсе – скорее уход
в долгую русскую зиму, в скамьи и качели
прямо у клинского дома. Природа вздохнет
и отзовется весной эхом виолончелей.
После премьеры дней 10 – и полная тьма,
и расслабуха как будто… Но дальше – ни звука!
Если б поэзия вовсе не шла от ума,
это была бы совсем невозможная штука.
Что ж, и тебе, подмастерье, пора за итог,
но, как предшественник, тему закончи, не прежде.
В нынешней хмаре духовной Чайковский – глоток
воздуха, света и невоплотимой надежды.
Снова страна на распутье, однако вино
дивных симфоний уснувшую волю вскружило —
хоть попытаюсь, подумал, а там заодно
кровь подостывшая вдруг понесется по жилам.
И понеслась, свой сюжет сопрягая слегка
с тем, где его вдохновенье терзает до дрожи.
Что-то в натужном рассвете кропает рука —
ясно, что слово не музыка. Ясно. Но все же
сколько молчание хуже… Оркестр, играй! —
жизнь не пустячна с явлением прежних великих.
Пусть не сложился апрель – приближается май,
чтобы не дать вдохновенью застынуть на пике.
Та же глухая пора, но и тот же простор
удостовериться – мир ведь не только жестокий:
как и всегда, где природа играет мажор,
там и слова сопрягаются в нотные строки.
