Кролы и Цаки - страница 4
– Успели! – выдохнул Тим.
Вся площадь была заполнена юными кролами: тут были и парни с Зелёной улицы, и ребята из Оранжерей, и гильдия Привокзальных с их нахальным вожаком Тикки Белолапом. Вся кроловая молодёжь, вошедшая в «посевной возраст». Все, у кого был зоркий глаз, быстрые лапы и верная доля, собрались здесь. Их компания с улицы Последнего Одуванчика была самой маленькой, но дружной. Тим Корешков, Санья Пушинкова, Юм Хитропрыг – вот и вся гильдия. Правда, насчёт верной доли Юма Тим крепко сомневался, но тут уж ничего не поделаешь – от друзей не отказываются, даже если им не везёт.
В самом центре площади возвышалась Вертушка. Огромная спиральная труба начиналась внизу и поднималась почти до самого высокого свода, где от неё по кругу отходили тонкие трубы. Тим знал, что каждая такая труба выводит к отдельному, тщательно замаскированному выходу на поверхность. В основании Вертушки виднелись чёрные провалы. Туда помещали сухобоб с командой сеятелей, огромная пружина под Вертушкой отщёлкивалась, бац… и отважные кролы вылетали в большой и страшный Верхний мир.
Совсем скоро им тоже придётся сесть в сухобоб и отправиться в полёт.
– Где вас носило! – Тима сильно дёрнули за лапу и подтащили к стене. – Хрумкинс вот-вот начнёт!
Санья сверкала зелёными глазами и распекала их злым шёпотом.
– Прости, Сань, это всё Юм. Просто под лапы мне бросился, представляешь!
– Да это же ты! – возмутился Юм, но Тим зажал ему лапой рот.
– Тихо, начинается!
На помост возле Вертушки забрался седой крол. Его длинные седые усы ниспадали на грудь, шерсть потускнела, а глаза слезились. В дрожащей лапе он держал лист с торжественной речью, которую ему заботливо написала внучка Дарья.
Мастер Хрумкинс, бессменный распорядитель праздника Сева уже неведомо сколько зим, откашлялся, одёрнул сюртук старинного покроя, обвёл волнующееся море кроловых голов и громко цыкнул жёлтым зубом. Шёпот и смешки тут же притихли.
– То-то, – проворчал Хрумкинс. Он поднёс к носу листок с речью и близолапо сощурился: – Друзья! Верные… э… сыны и дочери Холмограда. В этот торжественный день, когда взоры всего прог… прыгрессивного… тьфу ты, вот понаписала, егоза.
Хрумкинс махнул лапой и убрал листок.
– Я по-простому скажу, деточки! Сегодня праздник Сева. И всё, что мы сегодня натопаем, то потом и будем лопать. Так что скачите во всю прыть, милые, да смотрите, чтобы вас цаки не зацапали! Верно я говорю?
Кролы восторженно забарабанили лапами, и шум разлетелся во все стороны, раскатился по выглаженным стенам, ударился под своды жёлтого песчаника, поплыл, как прибой далёкого моря.
– Само собой, кто разведает больше всего полей или принесёт больше всего новых семян, будет чемпионом этого года. Это как всегда, милые мои, слово старого Хрумкинса.
– Итак! – Мастер поднял лапу, и два помощника, пошатываясь, вытащили большие хрустальные времяловы со светящимся голубым песком. Последние песчинки затекали в их устье. Вся площадь заворожённо уставилась на них.
– Три, два, один… – прошептал Юм.
Далеко наверху над сводами кролового города, там, в Верхнем мире, солнце выкатилось из-за чёрных гор, его первый луч ударил в зеркало, скрытое в узкой шахте на вершине холма, отразился, попал во второе зеркало и полетел вниз, в тёплую темноту Холмограда.
На самом верху Вертушки вспыхнула друза светлого хрусталя.
– Сев начинается! – рявкнул мастер Хрумкинс неожиданно звучным басом, и кролы наперегонки бросились к Вертушке занимать места.