– Интересная тактика, – задумчиво тянет Рордин. – Пусть и близко не такая интересная, как тот факт, что она сработала.
Чего?
Мой перевозбужденный разум лихорадочно крутит шестеренки, силясь расшифровать запутанные слова.
– Я… я не понимаю. Ты не сердишься?
– Сержусь, но по причинам, которых ты не можешь ожидать. И переставай нести мученическую чушь. – Рордин пересекает полосу света, и в его глазах отражается солнце, будто их поверхность твердая и гладкая. – Идея обучения была не твоя. А моя.
Роняю челюсть.
Бейз, ублюдок, тебе хана.
Рордин бросается в атаку, деревянный меч с такой скоростью взрезает воздух, что тот поет.
Отбиваю удар благодаря быстрому повороту верхней части тела и запястья, но удар силен – все пронизывает звон.
Пронизывает меня.
Чудом сдерживаю желание зажать уши руками и закричать.
Возможно, мы с окаменелой сосной наконец начали притираться.
Лицом к лицу, скрестив оружие, мы не уступаем друг другу. Со своего ракурса я вижу волну волос Рордина, его вскинутые брови.
– Хорошая реакц…
Смещаюсь, пригибаясь и разворачиваясь, пока не прижимаюсь грудью к его спине, а острая часть моего меча не запечатлевает на горле Рордина бесстрастный поцелуй.
– Очевидно, у меня талант, – выплевываю я, не желая отдавать ему должное за то, для чего он и пальцем не пошевелил.
– Ты самоуверенна, – отвечает Рордин так резко, что у меня перед глазами возникает силуэт зазубренной стрелы. – И легко возбудима.
Чего?
Он выскальзывает из моей хватки, как дым на ветру.
Я все еще никак не отойду от шока – и тупо моргаю в ответ на кошачью улыбку, которая делает вид, что смягчает его черты, – когда он обрушивается.
Тремя стремительными ударами он обезоруживает меня и растягивает на полу. Запястья прижаты к камню одной сильной рукой, мой меч валяется где-то сзади.
Ахаю, когда мне в горло упирается острие.
Пусть глаза Рордина почти скрыты копной волос, я все равно чувствую холод агрессивного взгляда. Дыхание леденит мне щеку.
– Какого хе…
– Жалкая, – рычит Рордин, вжимая меч. – Быть может, я наконец понял.
Сердце пропускает удар.
– Понял что?
– Почему ты хоронишься от мира, будто он тебя нагнул. – Склонившись так, что его губы едва ощутимо задевают мое ухо, Рордин шепчет: – Наверное, в тот день ты все-таки умерла.
Да как он смеет.
– Слезь, – шиплю я, вздергивая бедра.
Его бедра отстраняются, и сам Рордин издает низкий, полный раздражения звук.
Полный отвращения.
– Или, – выплевывает Рордин и сжимает мои запястья крепче, склоняя голову из стороны в сторону, препарируя меня прищуренными глазами, – может, я ошибаюсь. Может, ты бьешься как мертвое тело, потому что одурманена до потери сознания.
Столь сокрушающий удар еще не наносило ни одно предложение.
Не могу дышать. Не могу говорить. Поэтому бью коленом ему по причиндалам.
Если он сосредоточится на ощущении, что яйца вот-вот лопнут, то, наверное, у него и в мозгах потемнеет.
Наношу удар, и Рордин тут же сгибается, издав нечто среднее между стоном и смешком.
– Дешевый, – Рордин тяжело заваливается набок, – прием.
Отталкиваюсь от пола, отскакиваю назад и, схватив меч, взлетаю на ноги.
– Ага.
А еще импульсивный. Это все потому, что я, ну… одурманена до потери сознания.
– Ручку подать? – интересуюсь, наблюдая, как его разматывает медленными, некрасивыми корчами.
– Нет, – выдавливает Рордин, перекатывается на корточки и, качнувшись на пятках после нескольких глубоких вдохов, встает. Держится он, конечно, нетвердо, но и вполовину не так плохо, как я ожидала, наступает, покачивая в такт движению широкими плечами. – Но свой запас ты мне выдашь.
