– Доколе будет длиться власть князя? – спросил Ведань.
– Доколе будут бояться его, – бросил Остромир. – Пока люд падёт ниц, пока земля не захлебнётся кровью.
Радибор не ответил. В его голове звучало лишь одно слово: месть.
На рассвете они вышли к деревне. Хижины, крытые соломой, теснились друг к другу, стены их потемнели от дождей, занозились от времени. Заборы покосились, но крепкие дубовые двери не уступали чужакам. В воздухе пахло свежей выпечкой, дымом от печей, кислой капустой, мокрым деревом. Женщины у колодца стирали холсты, мужчины тесали брёвна, дети бегали босиком по грязным тропам. Как только незнакомцы вышли из леса, жизнь замерла. Мужики схватили топоры, заступы, кто-то нырнул в хату за луком. Женщины уводили детей в дома, крестясь на незнакомцев.
– Кто вы? – подал голос седобородый старец, упираясь на посох.
Радибор шагнул вперёд.
– Из Велиграда мы.
Наступила тишина. Люди переглядывались. Кто-то отвёл взгляд, кто-то сделал шаг назад.
– Велиград пал, – наконец произнёс один из мужиков. – Князь забрал его себе.
– Знаем, – Радибор не дрогнул. – Нам нужен кров и пища. Завтра нас тут не будет.
Старик сплюнул в грязь.
– А куда?
– Туда, где люд ещё держит голову высоко.
Он встретился с ним взглядом.
– Тогда мы выстроим его заново.
Им дали кров. Не сразу, не с лёгкостью. Староста долго смотрел в глаза Радибору, изучал, словно взвешивал на ладони. Мужики у порога стояли крепко, руки их сжимали топоры, ножи, тяжёлые дубины. Они не верили, не ждали спасения, но и предать тех, кто сбежал из горящего града, тоже не спешили.
– Война ныне, – тихо молвил старик. – Вои и псы княжьи кругом бродят. Не всякий странник – друг.
– И не всякий друг – враг, – ответил Радибор, не отводя взгляда.
Староста молчал, потом кивнул.
– Будет вам кров. Ночь одну. Завтра уйдёте.
Он махнул рукой, приглашая их внутрь.
Изба была просторной, с толстыми стенами, пахла хлебом, луком, чесноком, копчёным мясом. Тепло от печи пробиралось в кости, разгоняя стылость, что за эти дни вжилась в тело, как второе дыхание. На стенах висели вязанки трав – иссушенные пучки зверобоя, мяты, полыни, отгоняющие болезнь и дурной глаз. В центре комнаты стоял тяжёлый дубовый стол. На нём – деревянные миски с парящей похлёбкой, горбушки хлеба, глиняные кружки с квасом.
– Садитеся, коли с миром пришли, – буркнул старик. – Ежели с иным – знай: в каждом дворе нож да топор наточен.
Остромир кивнул, с трудом сдерживая усталый смешок.
– Не пришли мы брать, а пришли просить.
Они сели. Ложка в руке Радибора дрожала. Он не ел горячей еды с той ночи, что предшествовала падению Велиграда. Тогда всё казалось простым – мясо таяло во рту, мёд был сладок, как солнце, смех друзей был громким. Теперь же каждый кусок имел вкус пепла. Каша была густой, пахла дымком, с привкусом пережаренной муки. Хлеб был мягким, с хрустящей коркой, соль крупными зёрнами оседала на языке, щипала губы. В похлёбке плавали куски репы, разваренного мяса. Квас тёплый, с терпким привкусом сбражённого мёда.
– Ешьте, – молвила женщина в тёмном платке, поправляя его на голове, словно прячась.
Остромир вытер бороду.
– Первый раз за три дня в горло пища идёт.
Радибор отложил ложку, поднял глаза на старосту.
– Ныне не пища нам нужна, а вести.
Старик провёл рукой по седой бороде.
– Какие вести тебе, княжич? Мир твой ныне иной.
– Кто ещё не пал пред князем?
Староста вздохнул.
