– Зедра, ты прекрасна, словно алый тюльпан, сорванный со святой земли Зелтурии.
Как банально. Может, ему надо перетащить свой престол на площадь Смеха.
– Боюсь, молодые глаза немного более… проницательны.
– Кярс сказал что-то неподобающее перед отъездом? – В голосе шаха послышались громовые раскаты. – Вот негодяй. Я думал, война сделает его мужчиной и.
Я покачала головой:
– Нет-нет, ваше величество. Наследный принц был очень добр. В отличие от некоторых других его женщин. Ой, мне не следует сплетничать.
– Пф-ф. Ревность, и больше ничего. Пусть болтают, что хотят. Правда в том, что ты – мать будущего шаха. Ты можешь быть громадной, как груженый верблюд, или тощей, как молитвенные четки, и все равно останешься султаншей гарема.
Безбородый мальчик положил на наш стол еще хлеба. Какая ирония – ни я, ни шах много не ели. Каждый день слуги развозили остатки дворцовых яств бедняками из Глиняных переулков. Я представила глинобитный домишко и семью в лохмотьях, жадно глотающую суп из баклажанов и мягкий хлеб. Хорошо – они заслуживали этого больше, чем мы.
– Я сегодня постился в честь вознесения святой Норы, – сказал шах, – и, как ни странно, у меня нет аппетита. Знаешь, мой отец, мир его праху, умер в моем возрасте. Жуткая подагра. Философы говорят, что ничто лучше поста не убережет от подагры.
Я видела, как люди умирают от подагры – все как один олухи, способные съесть ягненка за один присест. Нет, Тамаз так не умрет.
– До меня дошли слухи, – затронула я по-настоящему важную тему. Даже мать будущего шаха должна была просить о таком ужине один на один за несколько недель. Я боялась, что шах отменит встречу из-за прихода силгизов, которые прибыли на несколько дней раньше, чем я хотела, но, к счастью, он придерживался своего расписания. – Правда, что кто-то обезглавил трех силгизских торговцев и их каган жаждет мести?
Тамаз глотнул воды и помолчал, глядя прямо перед собой, а затем произнес:
– Я предполагал, что если меджлис осведомлен о происходящем, то рано или поздно узнают все, но известия разошлись быстрее, чем я ожидал. Поверь, я имел дело со всевозможными каганами, и они являются, разгневанные по тому или иному поводу, но всегда уезжают с полными сундуками золота. А в нем у нас нет недостатка.
– Но я слышала, что они винят вас. Что к головам прилагалось послание, скрепленное вашей печатью. В этом году уже было покушение на вашу жизнь. Тот убийца ведь тоже следовал Путем потомков? Я боюсь того, что эти еретики замышляют против вас… отец.
Тамазу нравилось, когда я так его называла. Он как-то сказал мне, что мечтал о дочери, и Лат подарила ему трех, но ни одна не дожила до взрослого возраста. Точнее, он сказал это не мне, я подслушала, когда он жаловался предводителю гулямов, паше Като.
– Мы все умрем, Зедра. Я молю Лат простить меня за дела рук моих. Став шахом, я верил, что буду лучше своего отца. Что буду следовать Писанию Хисти во всем, словом и делом. Но только святой Хисти мог совмещать святость и царствование в равной мере. А для остальных возможно спастись лишь благодаря прощению, и мы должны неустанно молить о нем. «Прости, если хочешь быть прощен» – вот завет, по которому я живу.
Вот почему народ любил его. Сколько смертных приговоров он смягчил только в этом году? Драматические моменты: палач уже замахивается, и тут появляется шах и поднимает руку. За этим следуют восторженные выкрики, улюлюканье и хлопанье по бедрам – народ желал справедливости, но любил милосердие. Шах был столь же умен, сколь и благочестив. Иначе не получится править два десятилетия. Из всех трех шахов рода Селуков в царствах Сирм, Кашан и Аланья правление Тамаза было самым долгим, мирным и процветающим.
