Я опять приняла ванну, третью за сегодня. На этот раз я убедилась, что вокруг никого и я могу поплакать. Евнухи у двери наверняка услышат, но рыдающая в купальне гарема женщина их точно не удивит.
Я даже помолилась. Сначала святой Ризве, умоляя простить меня за то, что воспользовалась ее храмом для такого неблаговидного дела. Но мой внутренний ребенок, так долго дремавший и пробудившийся после встречи с братом, считал греховным молиться святой, и потому я помолилась отцу Хисти. Или святому Хисти? Да какая разница? Он основал нашу религию, вне зависимости от того, по какому пути ты следуешь. Истинный путь или путь еретиков – как их различить?
Все причиняло мне боль – матушка, малыш Бетиль, отец, Джихан. Мой внутренний ребенок страдал. В голове крутились воспоминания. Почему они всегда такие болезненные? Например, тот день, когда отец не вернулся после битвы с неверными, племенем рубади, а я села на его постель и вдыхала его запах, даже пила его мерзкий соленый чай. Мою мать чуть не выдали замуж за нового кагана, которому отец тут же снес голову, когда через восемь месяцев вернулся. Все это время я не переставала молиться отцу Хисти и Потомкам, чтобы наша семья снова объединилась.
Пока я вспоминала все это, по щекам текли слезы, нагретые висящим в воздухе паром. Но от воспоминаний я всегда мерзла и дрожала. Мне нужно было больше тепла. Больше огня.
Я подбросила углей из мешка у задней стенки. Когда я насыпала угли в пылающую жаровню, один скатился с края и упал на влажный пол. К моим ногам потекла черная вода. Какая мерзость. Я отодвинула жаровню, чтобы подобрать уголек.
На стене за ней виднелся красный отпечаток ладони. Нет, кровавый отпечаток. Что за?…
Я провела по отпечатку влажной ладонью, но он не смылся. Кровь запеклась на плитке. Хм… Неужели евнухи здесь не прибираются? Тогда придется мне. Я схватила полотенце, намочила его в луже на полу и потерла отпечаток ладони. Терла все сильнее и сильнее, словно чистила лошадь. Но, когда я убрала полотенце, оно осталось таким же идеально желтым с узором из звезд, а кровавый след никуда не делся.
Я смотрела на него, а во влажном воздухе плыл шепот. Хотя я была в купальне одна. Я приложила ладонь к отпечатку. Она идеально совпала с ним, словно это моя рука истекала кровью на плитке.
Что это такое?!
Шепот. Точно перед моей парной. Я выглянула наружу – никого. Неужели я схожу с ума?
Я придвинула жаровню обратно, загородив кровавый отпечаток. Кто-то истекал здесь кровью?
Даже умер?
Вымирание. Разломы внутри разломов, разрушающие целое. Река разбавляется ручьями, стремясь в океан. Воду мутят соль и водоросли, лишая ее чистоты. Крепкие корни и высокий ствол разлагаются на тощие ветки, а потом…
– Дорогая, ты даже не притронулась к супу из баклажанов, – прервал мои мысли маслянистый голос Тамаза.
Мой взгляд вернулся во внешний мир. Мы с Тамазом сидели вдвоем за низким столиком в его столовой в окружении прислужниц, безбородых мальчиков и евнухов с заплетенными косами. Я была здесь лишь один раз. Голые стены из песчаника и пол, покрытый квадратными коврами какого-то племени из пустыни, больше подошли бы аскетичному шейху, а не великому шаху Аланьи.
– Мои извинения, ваше величество, – сказала я, склоняя голову. – По правде говоря, я еще не сбросила вес после рождения ребенка.
Теперь он смотрел на меня, раздувая ноздри и открыв рот. Без тюрбана, с растрепанными волосами и в грязно-коричневом кафтане правитель страны напоминал рассерженного крестьянина.
