Крылатый эмбрион - страница 3

Уж не знаю почему, но старая подвеска тем утром меня не отпускала. Я отодвинула браслет, надела часы с черным широким ремешком под цвет камня. Оранжевый жилет без рубашки, юбка в пол, чтобы прикрыть удобную обувь – и отправилась на Тонькину выставку. Она единственная из наших, кто преуспела еще в училище, начав карьеру художницы. Я же предпочла комиксы. Мне нравилось придумывать и рисовать всякие истории. У меня есть даже серия, посвященная крестнице: «Приключения Аси в волшебном лесу». Заработки так себе. А Тонька загребает за каждую картину обалденные деньги. Я всегда признавала её талант, он был несомненен. Как ей только удается видеть мир столь необычным образом? В тот день она выставляла картины, написанные с настоящих платьев. Пошла она, значит, на выставку вечерних туалетов, и нарисовала их так, словно они ожили, будто бы рассказала их историю. То есть делает бабки на чужом искусстве, во как. Шедеврально!

Тем вечером, непонятно зачем, но мы, уставшие, потащились в ночной клуб. Как она только выдерживала такой ритм жизни, мне было непонятно, я предпочитала оставаться дома с Асенькой. Но не сегодня! Мы отправили Асю с бабушкой к нам домой, а сами поехали гудеть. Я завидовала той лёгкости, с которой Тонька жила, для неё будто не существовали ни злые языки, ни художественные критики.

Я благодарю бога за то, что он дал мне такую подругу. Именно она вытаскивала меня из депресняка в затяжные периоды творческих кризисов. А я присматривала за Асей, когда Тоньке надо было уезжать с выставками. Мои родители возмущались, мать даже заподозрила, что у нас с Тонькой роман, смешная. Всё спрашивала, нравится ли мне кто, собираюсь ли связать свою жизнь с кем-нибудь. А я не собиралась. Да и какие мои годы? Я смотрела на Тоньку, и говорила сама себе: «Вот если бы у нее был муж, как бы она жила? Смогу ли я сохранить свою внутреннюю свободу, если мне нужно будет спрашивать у кого-то разрешение на всё. Зачем мне это?» Мама, в свою очередь, тыкала меня носом в эту странную дружбу, которая, по ее мнению, ограничивала дочь похлеще мужа. Все сетовала: почему, мол, я должна смотреть за чужим ребёнком? Но Ася не была чужой. Во-первых, это Тонькина дочка. А во-вторых, это моя крестница. Тонька даже дала ей мое имя, но чтобы не путаться, мы звали ее Ася. Но для остальных она была Настенька.

Из клуба мы практически выползли. Тонька подарила мне золотой четвертак на черной атласной ленте. Опять украшение.

Мы брели по улице к стоянке такси, обнявшись, и горланили happy birthday to you. Внезапно фонари потухли, причём все. Нам открылись звёздное небо и умопомрачительная Луна. Тонька взвизгнула: «Опаньки!» и полезла за телефоном. «Замри, замри, какой свет! Позируй, мать, не стесняйся». А я и не стеснялась. Подхватила юбку и, подпрыгнув, выгнулась, как на фотках из соцсетей. Вдруг что-то сжало мне горло. Всё залила белесая дымка. Голос Тоньки звучал где-то далеко. Земля приблизилась и стукнула меня по затылку. И всё это было заснято на телефон! Но мы ничего в тот вечер не поняли, мы были пьяны, и Тонька вызвала скорую. Она вырубилась в приемной, а мне промыли желудок. Пожурили, и утром мы, измученные, побрели домой.

Моя неугомонная подруга была непривычно задумчива, и я, съедаемая угрызениями совести, заизвинялась: