Глава 18. Девяностые. Без правил
Пергидрольная челка с начесом, подкрашенная синей копиркой, спешит по черешневой улочке в новые дома, на почту.
Две копейки. Пухлый конверт наполнен гербарием, стихами и последними новостями. В графе «Откуда» выведено: Украинская ССР, Донецкая область, Артемовский район, город Часов-Яр. Полетел.
Пять копеек. И автобус доставляет меня через Шамотный прямиком в Санта-Барбару моей юности – пляж Днепровский.
Из густой тени дикой облепихи «шокаем», изучая фигуры волейболистов и модные дефиле.
– У нее шо, купальник из нижнего белья?
– Та отош.
– А та шо, химию сделала?
Томик Чехова предательски выдает северянку. Кто еще летом читает? На покрывале белеет мятая записка: «Давай дружить!»
– Девочки, вы его знаете? – подруги «включают зеленый».
По пути на лодочную станцию бурлит питьевой фонтанчик. Белые катамараны поджидают влюбленные парочки. Манит мороженым кафе.
Пятнадцать копеек, и пломбир с шоколадной крошкой охлаждает горящие губы.
Водичка с зарослями живописного камыша кишит головастиками. А мы звучно вылетаем из пушки, как с горки, цепляя со дна карьера вязкую глину.
На обратном пути – книжный. Двадцать копеек обмениваем на мелки и беличью кисть с акварелью.
Вечером тусовка местных «денди» на великах оккупирует двор. Наутилус из кассетника сообщает району: «Круговая порука мажет как копоть». Они что, бочку с квасом угнали?
В награду за первый поцелуй несколько жестких ударов в живот достаются моему смелому кавалеру. Спасает его лишь бег да отработка навыков паркура за гаражами.
Август девяносто первого. Странная аббревиатура ГКЧП пробегает в новостной ленте по выпуклому экрану «Горизонта». Грядут перемены, которых наши юные сердца ожидать никак не могли.
Шестнадцатилетие подруги Светы отмечаем «на ставке»[11]. Едкий самогон из пол-литровой банки миксуем с разведенным малиновым «Юппи». Заедаем салом. Хрустим огурцами. Черная дыра накрывает у клуба, когда делим один «Love is» на троих.
– Где я?
Запоминается только тазик у кровати. И то урывками. Бабушка молчит до обеда.
– Парень в красной футболке тебя принес. На лавочку положил. Постучал в дверь. Вежливый такой: «Бабуля, вы только ее не ругайте».
– Боже. Как стыдно…
«Вертолеты» в голове усугубляют воспоминания про вчерашние танцы.
Пятьдесят копеек за вход. Парадная лестница Часов-Ярского ДК, с витыми перилами, как на «Титанике», подхватывает и, подталкивая, поднимает в зал. Стробоскоп нервно бьет по осколкам движений.
Сквозь сырую толпу вхожу в круг. Рядом чуваки в бейсболках с цепями крутят нижний брейк под MC Hammer.
Следом все вместе подпеваем R. E. M.: «О, ноу! Айсэд ту мач. Айхэвэнт сэд инаф». Конвульсируем под Personal Jesus. Дергаемся под «Шизгару».
Юный пульс заглушает колонки. Scorpions. «Wind of Change». Блондин в красном поло Lacoste и синих джинсах ищет кого-то взглядом. Меня. Помню, как утыкаюсь носом в червоную ткань:
– Наконец я нашла тебя!
Правда, он видит меня… впервые. Вдвоем с приятелем провожает домой через стадион.
Вода из фонтана освежает. В голове кто-то поет голосом Моррисона: «This is the end, baby, this is the end».
