Люди переставали спрашивать о возмещении ущерба от холодной зимы с мотивацией: живем так, следующей зимы может и не быть. Проводились собрания членов какого-нибудь правления для решения общих задач. При оглашении окончательной стоимости ремонта того или иного объекта люди, бухтя и возмущаясь, расходились по своим заплесневелым каморкам и продолжали жить в режиме «как получится». И поскольку изменить положение вещей не представлялось возможным, люди продолжали жить в смиренном ожидании незавидной участи: то ли взлететь на воздух вместе с большей частью населения, то ли задохнуться от плесени с отдельно взятыми равномерно распределенными по поверхности людьми, получившими плесень в подарок.
Люди переставали планировать будущее, потому что благодаря газетам это будущее сжалось до настоящего дня и, возможно, до завтрашнего утра. И если нет определенного будущего, нет и необходимости производить так называемые долгосрочные инвестиции в собственную жизнь: купить дом, машину, пойти учиться… Зачем, если завтра ничего не будет? А вдруг все-таки что-то будет? Это «вдруг» было весьма и весьма неопределенным, хотя каждый в душе надеялся, что именно он-то и выживет. Только в случае ядерной войны живые будут завидовать мертвым. И можно сказать, что – ну вот же, кто-то же все равно выживет. Все равно, да выживет. Но он станет ошибкой выжившего, когда всё, абсолютно всё говорит о том, что такого не должно было случиться, но случилось и по факту является всего лишь статистической погрешностью. Но ведь есть те, кто примет это за аксиому. Что если очень постараться, то можно выжить. И дальше возникнет только один вопрос: зачем?
Идея выжить и остаться в мире, где все будет сведено к выжженному полю, – идея так себе. Это как обнулиться сразу всем человечеством. И будут те, кто особо и не заметит подобное происшествие, за исключением того, что решат, что всевышние силы послали им долгую зиму. Но будут и те, кто потеряет враз все достижения предыдущих поколений, тысячей поколений, миллионов человеческих жизней, которые создали этот мир таким, каким мы его сейчас знаем, с вынесением накопленных знаний в так называемую внешнюю накопительную память. И не то чтобы этот мир был абсолютно прекрасен и идеален – нет, но он достоин того, чтобы быть. Просто быть. В конце концов, мыслители предыдущих эпох хотели бы, чтобы этот мир был, и именно поэтому придумывали разные способы, чтобы зафиксировать свои знания и мысли, создавали свои творения: папирусы, книги, рельефы, мозаики, которые по факту и есть внешняя накопительная память человечества. Хотя время от времени это самое человечество умудряется потерять все навыки – ключи к расшифровке – прочтения и понимания артефактов. А так да, общечеловеческая память есть. Но вспомнить не можем.
Возможно, если бы помнили, то не играли бы с огнем. Возможно, еще не все потеряно в этом человечестве и оно остепенится. Возможно, найдет способ разрешить свой нынешний конфликт мирным путем. Возможно. Какое прекрасное понятие, одновременно дающее надежду и отнимающее ее. Это как верить в то, что смерть не случится, хотя все прекрасно знают, что она неизбежна. Вопрос только в том – когда.
– Должны же быть здравомыслящие люди там, наверху? – без энтузиазма заметил Пит, прохаживаясь вдоль вольеров.
– Должны быть, – подтвердил Джон.
– Но? – Пит остановился и посмотрел на Джона.
