– Товарища вашего пока нет? – спросила она.
– Нет, – ответил я, – видимо, он пока ещё орошает свой объект, как вы изволили сказать.
Она прыснула смехом, но быстро собралась и довольно долго смотрела на меня.
– Я тебя хорошо понимаю, Чингиз, – почему-то перешла она на «ты». – Я сама из простой семьи. Но ты уж не иронизируй, пожалуйста, – положение обязывает. Я ведь нахожусь на работе.
– Говорят, в Москве много заводов и фабрик и платят рабочим хорошо. Неужели ты не могла где-нибудь устроиться, и работать по-человечески? – спросил я.
– Я выросла без отца. Он погиб где-то под Берлином. Мать работала день и ночь, чтобы содержать меня с братом. Он с молодых лет пристрастился к алкоголю и сейчас сидит в тюрьме где-то в Мордовии. Я же, видя мытарства матери, с седьмого класса поступила в педагогическое училище. По окончании устроилась в детский сад на шестьдесят пять рублей в месяц. Этих денег не хватало даже на содержание себя, не то что на помощь матери. Несмотря на возражения и слёзы матери, пошла и устроилась на завод «Серп и Молот», есть здесь такой завод. На первых порах приняли меня в моечный цех – потом, мол, посмотрим. Весь день работали в резиновых одеяниях с ног до головы, мыли детали водой и другими растворами температурой семьдесят и более. В двух метрах от себя ничего не было видно: кругом туман, влажность абсолютная. В конце работы выходила я оттуда как из настоящего ада, многие падали прямо на выходе от свежего воздуха, а платили нам за всё это в пределах ста тридцати – ста пятидесяти рублей. А ты говоришь, много работы. Работы везде много. Только вот хорошая работа для тех, у кого есть связи или другой блат, а для таких, как я, – моечная, дорогой мой Чингиз. Работай, парься, мучайся за сто тридцать рублей, кто тебе не разрешает? «Издыхайте псы, если вы недовольны», – говорят французы. Долго ли я продержалась бы на той работе, как ты думаешь?
– Я, Вера, не то чтобы против тебя лично, упаси бог, просто неприятно, когда общаешься с маской на лице.
– Мне самой противны все эти условности. Но такой этикет, Чингиз. Иначе нельзя работать. Такие люди, как ты, сюда не приходят, если только случайно, как сейчас, а все остальные требуют этикет. Так уж у них заведено. Иначе я и двух дней здесь не продержусь, а у меня старая и немощная мать. То, что она когда-то работала на износ, сейчас выходит боком. Два раза её парализовывало, еле двигается в доме, на улицу уже не выходит. Кто же её содержать будет?
– Как здесь с тобой расплачиваются? – спросил я.
– Как обычно. Я получаю зарплату, и неплохую, потом продукты, всякие там фрукты сама хозяйка заставляет брать с собой, дай бог ей здоровья. Хорошие импортные лекарства в дефиците – тоже она достаёт. Она очень хороший человек, и я нигде так не смогла бы устроиться. Так что я дорожу своим местом.
– Ты замужняя?
– Нет, конечно, мне давно пора, но…
На этом месте пришёл Сабир, весь красный. После некоторых дежурных церемоний относительно удобств в душевой и прочего, Вера объявила, что ровно в семь часов хозяйка с дочкой будут ждать нас в столовой, где мы и будем ужинать, и ушла. Я из предыдущего опыта знал, что в таких домах за столом как следует поесть невозможно. Поэтому ещё до прихода Сабира попросил Веру, чтобы она на ночь поставила нам на стол чайник чая и немного хлеба с сыром – дескать, на всякий случай. Она обещала, что сделает, и показала на кнопку около двери, чтобы, если она будет нужна, нажимать на эту кнопку.
