Куда я смотрю во время грозы - страница 5
Я стою посреди почти серого города. Я помню, как дворник огромной метелкой пытается совладать с клочьями снега. А я не могу сделать ни шагу.
Я помню, как вжимаюсь в каменную стену сталинки. Глазами пытаюсь найти где-нибудь укрытие и не вижу его, отчего прихожу в ступор и ужас.
Может быть, я хочу где-то спрятаться?..
Помню, как пот тоненькими струйками стекает по моим вискам прямо под шарф и куда-то дальше по груди.
Помню, как меня парализует.
Я хочу в туалет, почему так стучит сердце?.. Да, всё закрыто, но я обязательно найду какое-нибудь кафе или что-то еще. Почему я теряю сознание, расплываясь в облаке серого дыма?
Ты пытаешься вернуть меня в разум. Но я только плачу и прошу отыскать туалет в этом гребаном городе.
И появляется что-то, отделяющее меня от других людей. Я словно оказываюсь внутри огромного мыльного пузыря и кричу оттуда, но меня больше никто не слышит.
Я помню, как с надеждой возвращаюсь домой.
Это Москва плохая. Там мне нехорошо.
Сейчас, дома, все наладится. Всё вернется на свои места. Я буду просто девушка и верить в лучшее.
Но ужас осел на мне. На моих вещах, на моем рюкзаке, на моих волосах. И самое гадкое: он проник внутрь меня, куда-то в низ живота. А еще – в плечи, в грудь и, возможно, в макушку. Теперь мне страшно.
Я помню, как впервые выбегаю с «пары». Помню, как дико хочу в туалет. Добегаю до него, чувствую расслабление внутри живота. И это странное ощущение – как будто хочу остаться внутри кабинки навсегда или хотя бы надолго.
Безопасно там, где тебя не видят. Там, откуда можно молчать.
Когда я возвращаюсь, напряжение снова во мне, и я прошу разрешения уйти с занятия совсем.
Постепенно я начинаю выходить в туалет на каждой «паре». Я пытаюсь себя успокоить, сказать, что, видимо, простыла или съела что-то не то. Но внутри себя не могу не замечать, что тело кричит мне о страхе. И страх становится главным, а я умираю внутри своей кожи.
Я не могу делать вид, что учёба играет важную роль. Это больше не так. Нет, не так.
Я только и могу теперь, что делать вид. Потому что середины меня – содержания меня – центра меня – нет.
Однажды я еду болеть за однокурсниц на какие-то соревнования.
Посреди пути меня накрывает волна ужаса. Я выхожу из автобуса. Иду во двор дома, сажусь на скамейку и остаюсь там на несколько часов. Я плачу. Меня трясет от ужаса. Я не могу встать, потому что в этот раз мне кажется, что подо мной останется лужа мочи, люди вокруг это увидят, и я умру от стыда за свое несовершенство. Прямо здесь, рядом с этой скамьей.
И в тот момент часть меня там действительно умирает.
Я возвращаюсь домой, буквально на ватных ногах. И какое-то время рыдаю в подушку, а затем проваливаюсь в сон.
Когда я просыпаюсь, жизнь не может оставаться прежней. Мне невыносимо.
И я начинаю исключать:
1. Соревнования, свои и чужие.
2. Поездки по городу, особенно дальние.
3. Встречи с новыми людьми (допустимы только в подготовленных обстоятельствах).
4. Конфликты и спорные ситуации в общественных местах.
5. Праздники, вечеринки.
6. Публичные выступления (особенно научные конференции – та твердая, зловещая тишина, внутри которой нельзя зевнуть).
7. Занятия (на которые необязательно, и иногда обязательно, ходить).
8. Активное участие в «Студенческих вёснах» (только немножко сценариев и рисовать, никаких выступлений на сцене).
9. «Палаточную» жизнь.
10. Любые провокации, связанные с риском для жизни (включая автостоп).