Публика собралась почти сплошь мужская, всех возрастов – от очкариков-подростков до бодрых восьмидесятилетних стариков с цепким взглядом: похоже, с годами их зрение не ослабевало. Почти все были одеты дорого, поскольку лучшие ночные клубы Амстердама – те, что еще способны удовлетворять изысканные вкусы пресыщенных ценителей некоторых видов пластических искусств, – не для бедняков, живущих на пособие. А «Балинова» уж точно принадлежала к числу самых недешевых, самых злачных заведений в городе.
Женщин я насчитал совсем немного и ничуть не удивился, обнаружив Мэгги и Белинду за столиком недалеко от двери; перед ними стояли какие-то напитки тошнотворного цвета. Выражение лица у обеих было холодное – хотя у Мэгги, конечно же, холоднее.
Я сразу же усомнился в том, что моя маскировка стоила затраченных усилий. Никто не уделил внимания моей особе, и в этом не было загадки. Посетители не смотрели на дверь, они восторженно пялились на сцену, боясь упустить даже крохотный эстетический нюанс, самомалейший символизм оригинального и умозавораживающего балетного номера, исполняемого фигуристой юной ведьмочкой в ванне с мыльной пеной. Под страдальческий аккомпанемент оркестра, который можно вытерпеть разве что в бойлерной, под нестройное буханье ударных и астматические хрипы духовых девица пыталась дотянуться до банного полотенца, коварно повешенного аж в ярде за пределами досягаемости. В наэлектризованной атмосфере зрители пытались угадать, какой из крайне немногочисленных способов спасения выберет бедняжка.
Я устроился за столиком рядом с Белиндой и одарил ее улыбкой, которая на новоцветном фоне моего лица должна была выглядеть белоснежной. Белинда стремительно отодвинулась от меня на шесть дюймов, на пару дюймов при этом задрав носик.
– Ой, какая цаца! – сказал я.
Девушки резко повернулись и уставились на меня, а я кивнул в сторону сцены:
– Почему бы кому-нибудь из вас не помочь ей?
Последовала долгая пауза, затем Мэгги сдержанно спросила:
– Что это с вами?
– Грим, – ответил я. – И говори тише.
– Но… Но я звонила в отель лишь пару минут назад… – сказала Белинда.
– Шептать тоже не надо. Наводку на этот притон мне дал полковник де Грааф. Она сюда сразу вернулась?
Девушки кивнули.
– И не выходила?
– Через переднюю дверь – нет, – ответила Мэгги.
– Вы запомнили лица монашек, как я велел?
– Мы пытались, – сказала Мэгги.
– Заметили в их облике что-нибудь странное, особенное, необычное?
– Нет, ничего такого, – ответила Белинда и пылко добавила: – Разве что в Амстердаме монашки очень красивые.
– Мэгги мне уже говорила. И это все?
Они переглянулись, колеблясь, затем Мэгги произнесла:
– Есть одна странность. Нам показалось, что в эту церковь входит гораздо больше людей, чем выходит.
– Да, на службе было гораздо больше прихожан, чем мы потом увидели на улице, – подтвердила Белинда. – Я там была…
– Знаю, – терпеливо сказала я. – Что вы подразумеваете под «гораздо больше»?
– Ну… – агрессивно отреагировала Белинда, – прилично.
– Ха! «Гораздо больше» сократилось до «прилично». И вы, конечно же, зашли в церковь и убедились, что там пусто?
Настала очередь Мэгги контратаковать:
– А что, если некоторые пожелали остаться уединения ради? Вам это не приходило в голову?
– А может, вы в устном счете не сильны?
Белинда раскрыла было рот для гневной отповеди, но Мэгги прижала к ее губам ладонь.
– Майор Шерман, вы несправедливы! Может, мы и сделали что-то неправильно, но вы к нам несправедливы!
