Валера послушно и доверчиво опустил голову вперед, поддаваясь ее нажиму, а потом лишь склонял ее, то влево, то вправо, чтобы Кате было удобнее мять.
- У меня сил не очень много, чтобы как следует все прогреть, Валер… Но я хотя бы немножко полегче сделаю…
- Все отлично, Кать. Уже намного лучше. Но ты не останавливайся.
Она увлеклась. Давила, терла, сжимала и мяла горячую от ее рук кожу на шее и плечах, слушала, как мужчина постанывает глухо, кажется, от удовольствия… Поймала момент, когда он ощутимо расслабился, запустила пальцы в волосы. Теперь уже кожу головы гладила, разминала, иногда легко поцарапывала… Увлеклась. Не сразу заметила, как Валера откинулся назад, упираясь затылком в ее живот, внимательно глядя снизу вверх. На автомате погладила ему лоб, с силой прошлась по бровям, заставляя прикрыть глаза…
Он позволил сделать и это. Долго позволял. А потом взял Катины ладони, потянул их себе на шею, заставляя наклониться сильнее, прижаться щекой к щеке. Накрыл ее руки своими, крепко и бережно. А потом шепнул прямо в ухо:
- Ты никогда не думала отомстить мне, Кать?
Валера откровенно поплыл. Сначала от того, что отпустила боль в мышцах, скованных напряжением. Разговор с Сергеем Дружининым задал тон всему дню: Симонов как напрягся с утра, так до вечера и не смог расслабиться. Даже с головой погрузившись в работу, ни на секунду не забывал о том, что услышал. Это давило. Он ведь так злился на Катю, искренне считал, что она была неправа, когда сделала выбор в пользу Чистякова. А оказывается, злиться должна была она…
Но вот сейчас, когда ее теплые руки нежно гладили его плечи, массировали затылок и виски, казалось, что все это - мелочи и дело прошлого. Что обо всем на свете можно забыть и начать с нуля.
Хотелось, чтобы вот так каждый вечер можно было вернуться домой, посидеть вместе с Катей за ужином, а потом почувствовать ее тепло - хотя бы так, в легких невинных касаниях. Чтобы было тихо, уютно, спокойно…
С тех пор, как съехала Женя, ему катастрофически не хватало живого человека дома. Работники не считались - с ними не поговоришь ни о чем, не касающемся самой работы. Ну, и субординацию еще никто не отменял. Он и по Женьке скучал, чего себя обманывать-то. Как бы они ни старались держать дистанцию, как бы он сам ни подкалывал ее и не подзуживал, с девушкой было интересно.
Как будет жить, когда Катя отправится восвояси, Валера вообще не представлял. В эту женщину его затягивало снова - все глубже, все серьезнее. И дело даже не в физическом влечении - уж с ним-то он умел справляться. Слава Богу, всегда было полно желающих прийти на помощь.
Он хотел с ней разговаривать. Смотреть. И чтобы она на него смотрела - не так, как в первые дни, глазами загнанной лани, ищущей, куда бы забиться и спрятаться, а так, как сегодня, например. Чтобы волновалась и спрашивала, что случилось и как прошел его день. И предлагала свою помощь, чтобы расслабиться.
Такой кайф - ощущать затылком ее теплый и мягкий живот, ловить на лице легкое дыхание, чувствовать, как разжимаются челюсти и разглаживаются складки на лбу под ее пальцами. А он ведь даже не замечал до этого, что все лицо будто судорогой сведено.
И вот в этот момент, наполненный безмятежностью и эйфорией, откуда-то из подсознания выплыла мысль: а откуда столько заботы и нежности от человека, который буквально вчера хотел свалить из его дома? Спроста ли?
