Мысль, что я вовсе не был героем в глазах механической куклы, привела к упадку моей любовной прыти. Я отдёрнул руку от кукольного тела, и кукла распахнула глаза – мы уставились друг на друга, и я отвёл взгляд первым.
Кукла принялась разглядывать меня, и даже улеглась для удобства наблюдения на бок, подперев голову рукой, и её взгляд, путешествующий от моего лица вниз, произвёл на меня странное, пугающее впечатление, и в моем воображении блеснул прохладный хирургический скальпель, скользящий по коже жертвы с грацией проголодавшегося удава.
Губы куклы скривились, и я не сомневался, что усмешка предназначалась мне. Рука куклы потянулась к моему лицу, и я замер – похоже, я надеялся, что неподвижность спасёт меня от стыдной сцены.
Кукла дотронулась до моей щеки, и её рука перешла к груди, и твёрдо направилась вниз, и за мгновение до моего безусловного позора я оттолкнул куклу чрезмерно порывистым, почти паническим движением, и кукла замерла. Её глаза закрылись с явственным хлопком, и дыхание прекратилось на половине вздоха – мне показалось, что кукла набрала воздух для решающего броска хирургической метафоры.
Я вскочил с постели, испытывая облегчение, и застыл посреди спальни голым, с разведёнными руками и с растерянным лицом, глядящим на меня из дверцы шкафа, стилизованного под версальские образцы – безучастное зеркало отражало смесь испуга и недоумения, пережитого мной под механическим взглядом куклы.
Я оделся с поспешностью застигнутого любовника, подошёл к постели, и принялся разглядывать неподвижную куклу, предусмотрительно убрав руки за спину.
Кукла выглядела спящей, но она не спала. Если бы передо мной лежал не достоверный механизм, я принял бы куклу за мёртвое тело – ни малейшего признака былого оживления в ней не было.
Кожа её побледнела, приобретая химический, т. е. нечеловеческий блеск, и обманная сила подделки слабела у меня на глазах, и волосы куклы, недавно старательно завитые, распрямились, и походили на небрежно изготовленный парик, надетый на куклу по случаю.
На кукольной ключице, ближе к горлу, я обнаружил миниатюрный выключатель – сюда пришлась моя рука во время недавней сцены. Я выключил куклу по счастливой случайности, и по воле неслышно щёлкнувшей безделицы психиатрический кошмар превратился в недорогую пародию на обыкновенную женщину, и я рассмеялся с искренним, замечательным облегчением.
Потусторонняя сила кукольной привлекательности прошла без следа, и теперь я мог овладеть куклой без ущерба для самомнения – угроза постыдного диагноза миновала, и я оставался нормальным обывателем, владеющим удобным приспособлением для развлечения, и остаточная страсть толкала к постели так по-приятельски, что я растрогался.
Я присел, и погладил тускнеющие поддельные волосы – экономность пробной модели проступала в каждой детали изделия, и рука, ласкающая искусственный локон, была комплиментом этой мёртвой кукле, которая уже не была беззащитной жертвой тайных пороков или глумливой обличительницей случайной слабости, а стала моим сообщником в таком деликатном деле, как смешивание в нужных пропорциях остаточных романтических ожиданий, приливов вездесущей физиологии и случайных порнографических отпечатков памяти.
Ингредиенты смешались, и я решил, что завтра непременно куплю Клару и Адель. Я написал сопроводительную записку для г-на Монро, в которой многословно обещал оплатить повреждённое бельё – о прошлой девственности пробной куклы я не упомянул.
