Культурология. Дайджест №1 / 2015 - страница 22



 Наша революция. Ее вожди и ведомые. – М.: Революция и культура: Мысль, 1918. – 110 с.), «Похвала праздности» (Айхенвальд Ю.И. Похвала праздности. – М.: Костры, 1922. – 160 с.), «Поэты и поэтессы» (Айхенвальд Ю.И. Поэты и поэтессы. – М.: Северные дни, 1922. – 95 с.). В 1922 г. выслан из Советской России, поселился в Берлине (где и умер), сотрудничая в журнале «Новая русская книга» и газете «День». Главное литературное произведение Ю.И. Айхенвальда – книга «Силуэты русских писателей» (Айхенвальд Ю.И. Силуэты русских писателей. – Берлин: Слово, 1923. – Т. 1–3; переиздана: М.: Республика, 1994).

Подробнее о нем см. статью А.Д. Дранова и А.И. Рейтблата в справочнике: Писатели русского зарубежья, (1918–1940) / РАН. ИНИОН. – М., 1993. – Ч. 1. – С. 23–27.

В.В. Сапов

Взыскующий благодати (Ф.И. Тютчев: поэт и поэзия)

Ал. Лаврецкий

За исключением вдохновенной статьи Вл. Соловьёва134, в которой блестяще было конструировано мировоззрение Тютчева, и необыкновенно тонкой, но мало кому известной эстетической оценки Фета135, у нас нет положительных данных о поэте и его поэзии. Наши критики – Горнфельд, Мережковский, правда, касались проблемы тютчевской личности – психологии его творчества, но как неполно разработал вопрос первый, так неверно поставил его и другой, для которого Тютчев был не целью, а лишь предлогом к проповеди синтеза индивидуализма и общественности. В заранее приготовленные формулы пытался Д.С. Мережковский136 втиснуть живое, трепетное содержание поэзии своенравной, меньше всего поддающейся гнету формул, многообразной и сложно запутанной. И муза поэта ускользнула с уготованного ей Мережковским прокрустова ложа. От нее остался лишь призрак неверный…

Об этом нельзя не сожалеть. Верные пути к раскрытию «психологии» этой поэзии привели бы нас и к более глубокому постижению ее «философии». Многое в миросозерцании гениального поэта стало бы нам ясным. Психология дала бы ключ к его шифру. Отсутствие психологического базиса составляет чрезвычайно большой пробел и в превосходном этюде Соловьёва, пробел, еще не восполненный.

Мы не претендуем на разрешение этой загадки. Кто хотя немного проникал в этот, покуда еще девственный, лес тютчевского творчества, тот знает, как причудливо сплетены самые разнородные элементы его поэзии. Она – узел. И не рубить его надо, а распутать: все дело ведь именно в этом, дело кропотливое и трудное. Мы попытаемся лишь отчасти восстановить истину.

I

Мережковский рубит этот узел. Вся данная им постановка вопроса свидетельствует о подобном бесплодном способе решения задачи. По неизбежной для этого писателя схеме противоположений с Некрасовым сопоставляется Тютчев, как поэт индивидуалистический, даже эгоистический. Его поэзия – поэзия индивидуализма. Выше всего, полагает критик, Тютчев ставит свое «я», и ему приносит все в жертву.

Мы думаем, что вопрос об индивидуализме Тютчева много сложнее. Конечно, «я» занимало в поэзии Тютчева одно из важнейших мест. Но из этого еще не следует, что он был индивидуалистом. К «я» можно относиться как к греховному началу, как к болезни. И так относился к человеческой индивидуальности Тютчев.

Поэт несомненно религиозный, он в поэзии своей выражал то же миросозерцание, то же воззрение на личность, которое он проводил в своих философско-публицистических статьях. Тютчев не был рассудочным мыслителем, холодно развивающим известные идеи. Его глубокий и сильный в логических построениях ум выражал в них свой внутренний опыт. «Художник» и «мыслитель» сходились в нем. Произведения последнего представляют прозаическое дополнение и, хотя несколько односторонний, но во многом верный комментарий творений первого. Параллель между ними весьма поучительна.