Кустырь - страница 2

Автобус остановился на конечной с усталым вздохом. Здесь не было никакого депо или вообще какого-то обозначения стоянки автобусов, а просто пыльная асфальтная площадка для разворота. От неё начиналась широкая грунтовка, ведущая к садовому товариществу, пустующему из года в год. И несколько тропок. Самурай помедлил, проследив, что все немногочисленные пассажиры разошлись, выбрал еле заметную тропинку, идущую вдоль недействующей узкоколейки, которая вскоре обрывалась. Он шёл по траве знакомым маршрутом, вслушиваясь в птичий весенний гомон. В одном месте свернул и пошел через поле. Тут стояли три остова дачных домишек: четвёртый рухнул зимой и превратился в неприметный холм.

Свернув через ручей к опушке, мужчина заглянул на солнечную полянку и одобрительно кивнул жёлтым точкам лисичек. Ещё рано, но скоро.

 Спустя какое-то время он был на месте. Пологий склон, доступный всем, но едва ли кому-то нужный или известный, находился в нескольких километрах от ближайшего дачного домика, где можно преклонить голову на скрипучей самодельной кровати. Безлюдные такие пространства полны зарослями крапивы или бурьяна, но встречаются и прекрасные фиолетовые самоцветы среди полупустой породы. Просто нужно уметь посмотреть.

Самурай прикинул, что фиолетовых всполохов чабреца полдюжины, значит, много забирать с каждого не нужно.

Потопал ногами возле первого с тем, чтобы прогнать дремлющих на солнце змей, и уселся на траву. Матерчатый вместительный мешок таил ножницы и пару редисок. Последние были съедены в несколько укусов, и мужчина принялся за работу. Первые горсточки верхушек, украшенных мелкими цветочками, посыпались в темно-зеленую темноту.

Когда мешок почти наполнился, мужчина просто из внутреннего стремления к прекрасному перешёл на последнее месторождение чабреца. Срезав несколько горстей, он увидел осу, прилетевшую изучать цветки. Контраст жёлтых её лапок и фиолетовых лепестков бросился в глаза, властно привлёк всё внимание. Если всматриваться, то можно увидеть целых четыре гибких сочленения на конце лапы. Вся оса являла собой прославление продуманной ловкости природной механики. Самурай медленно оседал, примяв краешком тела мешок, но ничего уже не мог поделать с этим. Оса не торопясь топталась по цветку, а он, заворожённый охотник на чабрец, не отрываясь следил за её локоточками, глазами, усами и крыльями как за физическим воплощением самой прекрасной и естественной музыки, прославляющей жизнь.

Городской сумасшедший – это последовательная чёткая позиция в жизни. Кто-то из них иногда выздоравливает просто до бомжей, некоторые заболевают до пациентов специальных больниц, но большую часть жизни они проводят между этими двумя состояниями.

 С каждым из городских сумасшедших, живших на их небольшой городской окраине, Самурая связывала небольшая история. Так сложилось.

Вильма-курица.

 Алевтина была полной, но довольно ловкой тёткой. Не женщиной, дамой или особой, а именно тёткой. Крикливой и скорой на суждение, острой на язвительные замечания и матюги. Она была бы обычной вздорной продавщицей в мясном отделе или бакалее, может парикмахершей в дешёвом месте или даже сотрудницей паспортного стола, но удивительная судьба одарила её противоестественной любовью к птицам. Голуби, утки, воробьи, грачи, вороны – любые птицы были её друзьями и богами одновременно. Она запаривала овёс, покупала дроблёнку, подмешивала комбикорм для своих зерноприношений. Но главное, что она искала заброшенные места для кормления: если безмолвных взрослых свидетелей птичьих пиров Алевтина ещё как-то терпела, то детей, неловко бегущих гонять птиц, не переносила на дух.