Дома нас ждала эпичная картина. Полувскрытые местами полы, обои в десять слоев от предыдущих хозяев и закопчённые от печки потолки. Папа не очень торопился благоустраиваться, видимо, у него не было стимула. Возможно, он даже не верил, что мы с мамой приедем, – уж слишком всё это затянулось.
Я не помню, был ли папа дома, возможно, не был или сразу пошел спать. Я помню только, что мы втроём сидели в комнате, соорудив наскоро из табуретки стол, и пили Массандровский портвейн в честь приезда – подарок от нашего попутчика.
Бабушкин дом был деревянным, 1958 года постройки. Папа и бабушка строили его вместе, руководил строительством папин дядя Тит. Он всем помогал, особенно бабушке, после войны она осталась одна, без мужа, и с двумя детьми: Таней и Ваней.
Строили из подручных материалов, всё шло в дело. Внутри дом выглядел, как игра в тетрис, но этого было не видно, потому как со временем его благопристойно обшили вагонкой и выкрасили в небесно-голубой цвет. С тех пор, наверное, больше никогда и не красили. К нашему приезду краска вся закучерявилась и облезла, снаружи стены зияли серыми проплешинами.
Тем не менее, дом был большой, с двумя отдельными входами, видимо, рассчитывался на две семьи. К нашему приезду он был объединён в трёхкомнатную конструкцию, веранда с двух сторон не в счёт. Как заходишь с веранды, сразу кухня, видно часть печки с плитой. Печь располагалась в центре дома и отапливала все помещения сразу: гостиную, спальню, маленькую проходную комнату и кухню. Такие печи часто встречались у вепсов, ведь мой папа был вепсом по национальности на половинку, а я, стало быть, на четвертинку.
Туалет, как водится, был холодным, торчал аппендиксом наружу, войти в него можно было с покосившийся за годы веранды. Благоустройство папа начал с неё, постепенно её приподняли, поменяв деревянные подпорки на кирпичные. Я этого уже не застала, зато застала перестилку полов, перекладку печки и косметический ремонт.
Большое впечатление на меня произвели клопы – наследство от арендаторов. Клопам было комфортно в многослойной одёжке стен. А нам было некомфортно. Для меня это был шок. В первую ночь я покрылась розовыми укусами невидимых хозяев, похожих на прививку манту. Папулы были по всему телу и нещадно чесались. Спать было невозможно, видимо, их привлекала свежая кровь. Я подскакивала посреди ночи, включала свет и пыталась разглядеть преступников. Но все тщетно – они разбегались быстрее, чем я успевала их разглядеть.
Точно не помню, но, кажется, я устроила отцу истерику по этому поводу, и ремонт ускорился. Содрали всё до бревен, обработали от непрошенных гостей и зашили ДВП-шкой, тонкой древесно-волокнистой панелью. Сверху оклеили обоями в цветочек. Больше мы их не видели, но осадочек, как говорится, остался.
Вскоре приехал мой жених из Таджикистана, и я стала собираться в Санкт-Петербург к моему брату. Папа и жених не ладили, и я поехала сначала одна, на разведку. Брат тогда жил в служебной 12-комнатной коммунальной квартире, среди художников, которые так же, как и он, служили дворниками и учились в «Мухе», это было совсем рядом, на ул. Моховой. Но это уже совсем другая история.
