Лабиринты духа - страница 10

– Нити не рвутся, – сказал Наставник, появившись в отражении рояля. – Они сплетаются в узор, даже если ты не видишь станка.

Духовник провёл рукой по струнам. Звук разошёлся кругами, как от камня в воде. Где-то женщина, написавшая письмо, подняла голову, услышав эхо своей давней мелодии.

Письмо сгорело. Но в парке, где когда-то гуляла та женщина, посадили магнолию. Под ней мальчик нашёл обгоревший уголок бумаги с единственным уцелевшим словом: ««Скажите…«».

Он не знал, кому сказать. Просто подошёл к плачущей девочке и протянул цветок.

Река знала его имя. Не то, что дал Создатель, а то, что выкрикивали дети, купаясь в её водах летними вечерами. «Страж», «Призрак», «Дедушка Ветер» – смешные прозвища для того, кто прятался в шепоте листьев, оберегая их игры. Но сейчас река бурлила чёрной пеной, а на середине, цепляясь за скользкий камень, барахтался мальчик. Его звали Елисей. Восемь лет. В кармане – стекляшка, которую он считал алмазом. В груди – страх, густой как смола.

Духовник видел его судьбу: если мальчик утонет, через двадцать лет его младшая сестра не найдёт сил уйти от мужа-тирана. А городок, где они жили, погрузится в молчание, как это уже случалось после каждой неспасённой души.

– —

Выбор.

Правила запрещали прямое вмешательство. Можно было:

– Послать ветер, чтобы подтолкнуть к мальчику бревно.

– Вдохнуть в голову рыбака мысль подойти ближе.

– Даже сделать воду у берега теплее, чтобы ребёнок рискнул плыть.

Но река вздулась, смывая все «случайности». Елисей уже не кричал – глотал воду, цепляясь за жизнь инстинктивно.

– Прости, – прошептал духовник и шагнул в воду.

– —

Жертва.

Его тело (если эфирную субстанцию можно так назвать) закипело при контакте с материей. Каждая клетка вопила, как раскалённый металл под холодным дождём. Он схватил мальчика – и мир сузился до боли.

– Вспышка: Елисей в пять лет, дарящий матери одуванчик.

– Вздох: его первый испуг, когда погас свет.

– Смех: тот самый, что звучал в реке до беды.

Духовник вытолкнул его на берег. Сам остался в воде, чувствуя, как нити его сущности рвутся, как паутина под градом.

– —

После.

Елисей очнулся на песке. В руке – стекляшка. Вокруг – люди, крики, одеяла. Он не помнил, как выжил. Но в кармане нашёл мокрый лепесток магнолии, которой не росло в этих краях.

Духовник же лежал на дне. Его сила, когда-то безграничная, теперь умещалась в слабом свечении, как светлячок в кулаке.

– Зачем? – спросил голос Создателя.

– Он бы выбрал жизнь, если бы мог, – ответил духовник. – Но река не оставила выбора.

– Ты тоже выбрал.

Свечение погасло.

– —

Перерождение.

Он вернулся в мир, но всё было иным:

– Звуки резали слух: смех – слишком громкий, плач – слишком резкий.

– Запахи врезались в сознание: гниль, духи, пыль.

– Даже свет бил по глазам, как плетью.

Человеческая реальность, которую он раньше лишь ласкал, теперь рвала его на части. Но сквозь боль он услышал:

…Елисей рассказывает сестрёнке о «водяном, который спас его».

…Девочка смеётся, впервые за месяц.

…Их мать, гладя волосы сына, шепчет: «Спасибо» в пустоту.

Духовник коснулся её плеча. Она вздрогнула, не зная почему, и добавила: «Кто бы ты ни был».

– —

Откровение.

– Ты стал ближе к ним, когда ослабел, – сказал Создатель. Не из пустоты – из солнечного зайчика на стене их дома.

Духовник (теперь уже получеловек, полутень) смотрел на свои руки. Они дрожали. Но когда Елисей уронил стакан, он успел подхватить его раньше, чем тот разбился. Не магией – рефлексом.