– Беги, Анри! Сейчас!
Он побежал, спотыкаясь о камни, ныряя в узкий проход между телегами. За спиной слышались крики, звон металла, топот сапог. Он оглянулся – Пьера тащили к карете стражи, его лицо было в крови, но глаза горели яростью. Клодин мелькнула в толпе, раздавая последние листовки, прежде чем исчезнуть.
Анри и Мариэтта выскочили на соседнюю улицу, прижавшись к стене. Дыхание рвалось из груди, руки дрожали. Она посмотрела на него, ее лицо было бледным, но спокойным.
– Ты видел? – спросила она. – Это только начало.
Он кивнул, все еще держа в руке скомканную листовку. Искры, о которых говорил Пьер, уже летали над площадью – и одна из них горела в нем самом.
Глава одиннадцатая. Эхо в тишине
Туман опустился на Париж, как саван, скрывая очертания домов и заглушая звуки. Анри и Мариэтта пробирались через узкие улочки Латинского квартала, держась теней. Шаги их гулко отдавались от мокрых камней, а дыхание вырывалось белыми облачками в холодном воздухе. Площадь Сен-Мишель осталась позади, но крики, звон сабель и образ Пьера, уводимого стражей, все еще стояли перед глазами Анри.
Они остановились у старого склада, чьи стены поросли мхом, а дверь висела на ржавых петлях. Мариэтта толкнула ее, и они вошли внутрь. В помещении пахло сыростью и гниющим деревом, слабый свет пробивался сквозь щели в крыше, рисуя полосы на полу. Здесь было тихо, только капли воды срывались с потолка, падая в лужи с мягким плеском.
Анри прислонился к стене, чувствуя, как адреналин покидает тело, оставляя за собой дрожь. Он смотрел на свои руки – пустые, листовки остались где-то в толпе. Мариэтта стояла напротив, снимая капор. Ее лицо было напряженным, но в глазах не было страха – только усталость и что-то похожее на решимость.
– Пьер… его взяли, – сказал он наконец, голос его был хриплым. – Это моя вина?
Она покачала головой, отбрасывая мокрые волосы с лица.
– Нет, Анри. Это не твоя вина, и не моя. Это их риск – наш риск. Пьер знал, на что идет.
Он опустился на ящик, покрытый пылью, и закрыл лицо руками. Образ солдата, бьющего Пьера прикладом, не отпускал его. Он видел кровь, слышал треск кости – и впервые понял, что слова о свободе имеют цену, которую он раньше не мог себе представить.
– Я думал, это будет иначе, – признался он тихо. – Что мы раздадим листовки, люди услышат, и… все изменится. Но это не игра, Мариэтта. Это война.
Она подошла ближе, сев рядом. Ее плечо коснулось его, и в этом простом жесте было больше тепла, чем в любом балу Версаля.
– Это всегда была война, – сказала она. – Просто ты не видел ее раньше. За каждым стихом, за каждым криком на площади – кровь. Но без этого ничего не сдвинется. Ты все еще хочешь быть с нами?
Анри поднял голову, глядя на нее. В ее глазах отражались полосы света, и в этот момент она казалась ему не просто женщиной, а частью чего-то большего – силы, что дышала в этом городе.
– Да, – ответил он. – Но я боюсь. Не стражи, не смерти даже… боюсь, что не смогу сделать достаточно.
Мариэтта улыбнулась – слабо, но искренне.
– Достаточно – это не слово для нас, Анри. Мы делаем, что можем, каждый день, каждый шаг. Сегодня ты был там, раздавал листовки, смотрел в глаза людям. Это уже больше, чем многие.
Он кивнул, чувствуя, как ее слова успокаивают его, как бальзам на рану. Тишина склада обволакивала их, и в этом покое было что-то целительное. Анри вдруг заметил, что ее рука лежит рядом с его, всего в дюйме. Он протянул пальцы и коснулся ее ладони – осторожно, словно боясь разрушить момент. Она не отстранилась, только сжала его руку в ответ.
