Моя мама на кухне моет посуду в раковине. Ее волосы распущены и спускаются до середины спины. Когда она была моложе, у нее были угольно-черные волосы, как у меня, но теперь в них много седых прядей. Она не удосуживается их раскрасить.
Не знаю, кажется ли мне это, но тело моей матери, кажется, напрягается, когда мы входим в комнату. Она опускает голову так, что ее седые волосы превращаются в стену вокруг ее лица.
«Привет, миссис Брюэр», – говорит Слизень.
Мама шепчет «привет», не оборачиваясь. Я смотрю на ее затылок, мое сердце колотится в груди. У меня плохое предчувствие, что я знаю, что здесь происходит. В конце концов, это уже случалось.
"Мама?" Я говорю.
Это занимает у нее несколько секунд, но она наконец оборачивается. Выражение ее лица извиняющееся, хотя у нее разбита губа. Я смотрю на нее, мои руки сжимаются в кулаки, пока костяшки пальцев не побелеют.
"Мама…"
«Я открыл шкаф прямо перед лицом». Она осторожно прикасается к открытой ране на нижней губе, которая определенно возникла не в результате какого-то несчастного случая. «Выглядит намного хуже, чем есть на самом деле».
Я смотрю на Слизняка, который уже открыл наш холодильник и ищет еду. Я не знаю, видел ли он лицо моей матери, но он решил держаться подальше от этого.
– Томми, – тихо говорит она. «Не придавайте этому большого значения. Я в порядке, правда.
Прошло шесть месяцев с тех пор, как я в последний раз видел маму с синяками на лице. Шесть месяцев прошло с тех пор, как мне в последний раз хотелось взять кулак и ударить его по лицу отца. Я думал, что дела обстоят лучше. Он перестал пить так много. Я думал…
– Со мной все в порядке, – твердо говорит она. Она смотрит на Слизняка, который схватил из кладовой целый кусок сыра и немного чипсов. – Вы со Слизнем поднимитесь в свою комнату.
"Мама…"
– Том, оставь это.
Ее челюсть напряжена. Возможно, она была моделью, когда была моложе, но те времена давно прошли. Как и мой отец, она выглядит примерно на десять лет старше, чем есть на самом деле. Хотя она все еще достаточно красива, и Слизень иногда смотрит на нее совсем неподобающим образом.
Я не хочу этого оставлять, но что я могу сделать?
Тем не менее, я не могу перестать думать о избитом лице моей матери, даже когда мы со Слизнем находимся в моей комнате. Мы сидим вместе на моей кровати и должны делать домашнее задание по математике, но я не могу сосредоточиться. Я просто продолжаю думать о том, как кулак моего отца врезался в рот моей матери.
Мой отец намного крупнее меня. Если бы я когда-нибудь противостоял ему, это бы для меня не очень хорошо закончилось. Особенно, если он находился в состоянии ярости, вызванной водкой, когда он выглядел так, будто мог поднять целую машину и развернуть ее над головой. Если бы я был против него, он бы победил.
Если только у меня не будет способа сравнять счет…
– Не могу поверить, что он снова сделал это с ней, – выпаливаю я.
Слизняк сидит на другом конце моей кровати и жует лэйс. – Ты в порядке, чувак?
"Нет." Я швыряю карандаш номер два через всю комнату. Он ударяется о стену, оставляя после себя серое пятно. «Я ненавижу своего отца».
Слизень хрюкает. "Я знаю."
Однажды я вызвал к нему полицию. Мне надоели его истерики, и я подумал, может быть, смогу помочь матери, хотя она говорила мне не делать этого. Я до сих пор помню ошеломленное выражение его румяного лица, когда полицейский появился у нашей входной двери. Мне было приятно, насколько испуганным он выглядел, пока моя мать не пошла и не стала все отрицать. Она защищала его. Она согласилась с его бредовой историей о том, как она упала с лестницы. После этого полиция ничего не могла сделать.
