На небосводе дотлевал закат. Тягучие сумерки сгущались плотной массой, становились непроглядными, непроницаемыми даже для самого острого глаза. Чем ближе Кутыптэ подбирался к дереву, тем напористее становился ветер, что дул из расщелины меж стволов. Его ледяное дыхание жгло щёки, щипало нос и уши. Суровый натиск сбивал с ног и подкашивал, и мальчику приходилось что было сил одолевать его ожесточение. Кутыптэ падал то на одно, то на другое колено, зачерпывал валенком колючий снег, голыми ладонями без варежек зарывался в снежный покров, точно в горсть ломких иголок. Но продолжал идти.
Когда до подножия дерева оставалось несколько шагов, Кутыптэ обрушился на землю и замер. Ветер, точно того и ожидая, завёл над ним заунывную песнь. И хоть она не была похожа на колыбельную, так хотелось под её звуки закрыть глаза, свернуться, прижать к себе колени и подождать, пока вьюга укроет тебя белым пологом. «Приляг, – пел над ухом ветер, – отдохни. Не надо спешить. Всё уже позади. Ты уста-а-а-л. И остался один. Я укрою тебя. Отдохни».
Да, ветер прав. Сейчас, когда в небе истаяли последние краски заката, мальчик остался наедине с ледяным одиночеством. Он приподнялся и посмотрел перед собой. Вот она цель. Так близко. Нет, ветер неправ. Он не будет останавливаться.
Кутыптэ медленно полз вперёд, сжимая заиндевевшими пальцами сухой, точно зола, снег, не желавший таять от его прикосновений. Ветер хохотал, резвился и швырял во все стороны пригоршни белой пыли. Она налипала на ресницах и бровях, Кутыптэ вытирал её рукавом и полз дальше. Синие огоньки вились над ним, как рой беззаботных мотыльков.
А ветер не отставал. Что толкает тебя вперёд? – точно спрашивал он с каждым порывом. Почему ты не сдаёшься? Почему не повернёшь назад? Туда, где можно развести огонь в печи, вскипятить отвар из шиповника и укрыться от непогоды? Но мальчик не сдавался. Не потому ли, что был уверен: позади не осталось никого, кто вспомнил бы о нём, кто ждал бы его возвращения? Так, как ждала Ирика, когда не вытерпела и вышла навстречу?
Когда Кутыптэ добрался до основания Особого дерева, то обнаружил, что его корни сложились в подобие ступеней, ведущих к разлому. Здесь стало ясно, что это не просто два разных ствола, растущих из одного места, а именно один ствол, расщеплённый надвое.
Мальчик из последних сил поднялся на ноги, держась за один из стволов. Ветер хлестал его по щекам, цапал за уши, запускал невидимую руку за воротник, трепал края тулупа. Раздражающие огоньки закружили радостный хоровод. Едва держась на ногах, Кутыптэ посмотрел назад, откуда вели его эти огоньки, но в сумраке лесной чащи не смог разглядеть ни фигуру деревянного Манула, ни даже статую идола. Он повернулся к дереву, рукавом вытер лицо и поднял его к тусклому небу, где разделялся ствол не то сосны, не то дуба. Затем опустил глаза под ноги и шагнул сквозь разлом.
